— Годфри получает зарплату. Я видела несколько счетов-фактур на его компьютере. Там не было описания работы, которую он выполняет, но это, — она глотает напиток, — куча гребаных денег.
— Вау, — вздохнул Рук, закидывая руки за голову и отталкиваясь ногами, — Я впечатлен. Стивен действительно платит за шлюх, которые сосут его член. Кто бы мог подумать?
Мое эго не может удержаться от желания сказать что-то вроде: — Я же тебе говорила. — На самом деле, мы все говорили ей, что Коннер Годфри — не тот человек, за которого она его принимает.
И все же это была бы не Лира Эббот, если бы она не стремилась всегда и во всем видеть хорошее. Даже если хорошего было мало, она вырывала его и цеплялась за него.
Она такая, какая есть. Такой она всегда была.
— Также я нашла дверь. Она была спрятана за книжной полкой и закрыта на висячий замок. Возможно, это стандартная практика — так надежно прятать налоговую информацию, но мне показалось, что об этом стоит упомянуть.
— Наверное, там он хранит все свои кожаные костюмы…
— Как именно ты нашла эту дверь? — спрашиваю я, обращаясь к Брайар.
На ее лице появляется пассивное выражение, когда она смотрит на меня: — Благодаря усердной работе детектива и сырой разведке.
Она пожевала внутреннюю сторону щеки, глядя в сторону от меня, прежде чем пробормотать: — Я споткнулась о ковер и ударилась о статую его стола. Это и сдвинуло полку.
Группа людей вокруг нас смеется, и я чувствую, как тот же звук щекочет мое горло, когда я хмыкаю: — Это звучит более точно.
Она бормочет что-то про себя, вероятно, проклиная меня, пока роется в сумке, доставая свой телефон. Я смотрю, как она вводит свой код, что-то в этом знакомое, а затем она достает изображение, выкладывая его на стол, чтобы все могли посмотреть.
— Там было еще вот это, я думаю, это расписание. Определенные даты, когда Стивен встречается с кем-то, Терминал 13? Но я не была уверена, что это значит, я думала, может быть, кто-то из вас знает.
— Терминал 13.— Я говорю: — Это морской порт, в двадцати милях от Пондероз Спрингс. Что может быть лучше для отправки похищенных девушек, чем грузовой контейнер?
Это был единственный глубоководный порт поблизости, который помогал перемещать товары через морские терминалы Портленда. И, очевидно, за помощь в незаконной перевозке людей.
Эти точки, которые мы расставили в своем сознании, пытаясь соединить. Отчаянно ищем способ придать смысл всему, что произошло, и всему, что мы видели за последние два года.
— Неужели так легко продавать и обменивать людей? — спросила Брайар, нахмурив брови.
Ее недоумение, как бы оно ни раздражало, обоснованно. Она выросла в маленьком городке в Техасе, в нищете. Для нее что-то подобное было только в телевизоре.
— Если у тебя есть нужная сумма денег. — Рук отвечает: — С деньгами можно легко сделать все, что угодно.
— Удивлена, я не думала, что у Синклеров есть две мозговые клетки, не говоря уже о том, что они достаточно умны, чтобы управлять целой сетью секс-торговцев. — Сэйдж говорит с холодностью в голосе, когда она говорит о людях, которые почти стали ее семьей.
— Этого все равно недостаточно, чтобы что-то доказать, — замечает Алистер. — Рук, ты получил доступ к компьютеру Сайласа? Смог увидеть что-нибудь на камерах наблюдения в поместье Синклеров?
— Кроме Истона в боксерах? — Рук сморщился: — Нет, камер нет ни в офисе, ни в бильярдной. Буквально, блядь, везде, где кто-то может что-то спрятать, камеры отключены. Годфри часто заходит, но ничего подозрительного.
Когда мы начинали эти поиски мести во имя Розмари, я никогда не хотел залезть так глубоко. Я предполагал, что кто-то в Пондероз Спрингс, кого мы обидели, в качестве возмездия стал охотиться за единственной нашей слабостью.
Мы найдем их, убьем, и на этом все закончится. Мы бы пошли каждый своей дорогой, оставив этот гниющий город в зеркале обзора. Это не должно было зайти так далеко, зайти так глубоко.
Я не был героем, который уничтожил сексуальную сеть. Никто из нас не был. Но моя преданность Сайласу не позволила бы мне бросить его. Неважно, как далеко зайдет ложь, я буду в ней до тех пор, пока он не закончит.
Это мой долг перед ним. Розмари.
— Тупик. — Брайар вздыхает: — Все, что мы продолжаем находить, это чертовы тупики.
Она проводит рукой по волосам, еще больше склоняясь в объятиях Алистера, ища утешения в руке, которой я видел, как разрывают людей на части. Человек, который верил, что он ничто, но запасной вариант — единственное, что держит ее вместе.
— Так что мы ждем. Это ведь все, что мы можем сделать, верно?
— Ждать чего? Гало выполнит свое обещание Тэтчер? — Блондинка кусается, с большим количеством яда, чем я думаю, она хотела: — Чтобы они закончили то, что начали с тобой, Лира? Или они придут за Алистером? Или за Сэйдж?
Страх.
Оно волнами изливается от Брайар. Она может не признавать это вслух, но это в ее глазах. Оно живет там, гноится и кипит в ее горле.
— Маленькая воровка...
— Нет, Алистер. Не делай этого, не надо меня обманывать. — Она кусается, глаза блестят от непролитых слез, смотрит на него свирепым взглядом: — Я не потеряю тебя, не потеряю никого из вас. Ты понимаешь?
Она боится, не за себя, а за Алистера. За людей, которые ей дороги. Боится отдать его жестоким реалиям этого города. Та маленькая частичка уважения, которую я испытываю к ней, вибрирует в моей груди. Между нами есть понимание, что если мир рухнет, она пожертвует всем, чтобы защитить его, как и он ее.
Алистер с руками, способными причинить огромную боль, большим пальцем осторожно смахивает слезу с ее щеки. Наклонившись вперед так, что его рот зарылся в ее волосы прямо возле уха, он шепчет что-то, что могут услышать только они.
Эмоции сейчас на пределе, и у меня нет ни малейшего желания, чтобы это продолжалось. Я упираюсь руками в стол, готовясь встать, когда Лира обращается ко мне.
— У тебя есть угроза? Когда? Какого рода?
— Ничего...
— Он получил письмо, что-то о зле и предупреждение, чтобы он уходил, иначе ему не выбраться живым. Настоящие маленькие милые лжецы, чушь собачья. — Рук вклинился, всегда быстро вставляя себя в ситуации, в которых ему не место.
— Не лезь не в свое дело. — Я огрызаюсь на него.
— Почему ты мне ничего не сказал? — настаивает Лира.
Со своего места рядом с ней я вижу обиду в ее глазах, их оскал. Я не нуждался в ее беспокойстве или заботе. Она не могла защитить меня, потому что я не был жертвой.
За пределами наших частных уроков мы не должны были контактировать. Никто из окружающих не знает о том, чем мы занимаемся за закрытыми дверями, а она в трех секундах от того, чтобы показать все свои карты этим людям.
— Разговор окончен.
Я встаю во весь рост и выскальзываю из кабинки, когда ее мягкое междометие долетает до моих ушей.
— Но...
Я опускаю взгляд на нее и укоризненно качаю головой. Как будто кто-то молча наказывает ребенка, не давая ему произнести ни слова.
Это не ее работа — смотреть на меня стеклянными, полными жалости глазами. Я не какая-то трагедия или человек, о потере которого она должна заботиться. Я для нее не такой, и все же это написано на ее лице.
Она могла бы смотреть на мой затылок, если бы меня это волновало, этими глазами, полными беспокойства. Я провел свое детство, учась заботиться о себе, мысленно защищать свои эмоции и физически защищать себя от вреда.
Но по какой-то причине это не имело смысла ни с биологической, ни с химической точки зрения. Когда она была рядом, было труднее удержать себя от поступков, о которых я знал, что потом буду жалеть. Например, я клал ладонь ей на голову, гладил ее волосы и говорил ей ртом, прижимаясь к ее телу, что у нее нет причин беспокоиться за меня.
Прикосновения были моим самым большим раздражителем. Мой смертельный враг, сколько я себя помню, но с Лирой моя кожа горела от ее прикосновений, мои острые грани жаждали нежной мягкости, присущей только ей.