- Я работник прокуратуры, гражданин Молитвин. В данный момент в квартире находится лицо с явными признаками...
- Я знаю, кто вы, Эра Игнатьевна, - прежним негромким голосом перебивает старик. - Алик вас хорошо описал. Никаких признаков, тем более явных, нет, но Олегу Аврамовичу действительно нужна помощь. За тем и пришел.
"Опохмелиться принесли, что ли?" - хочу спросить я, но не спрашиваю. Просто не успеваю - бравый сержант Петров как раз выходит из ступора.
- Ерпалыч, ты это... - произносит он сурово, неторопливым движением пряча в ножны палаш. - Ты в комнату пройди. А вы, граждане, стойте, где стоите. И ни шагу!
Последнее явно относится к кентам. Они недобро ворчат, скалят желтые зубы - но подчиняются. Пока, во всяком случае.
Ладно! Пора к телефону!
Я снимаю трубку, палец ложится на кнопку.
- Не надо, Эра Игнатьевна!
Вздрагиваю. Вздрогнешь тут, когда тихой сапой из-за спины подбираются. Когда это он успел? Хочется ругнуться как следует, в пять загибов, но нельзя. Не тот случай.
- Гражданин Молитвин! Прошу не указывать мне, что делать! Между прочим, ваш дружок-собутыльник валяется в соседней комнате с перерезанной артерией...
- Нет...
Старик медленно снимает шапчонку, проводит худой ладонью по жидким седым волосам.
- Олег Авраамович не ранен. Эта кровь - не его. У него обморок. Не звоните! "Скорая" не поможет, а вашим коллегам тут делать нечего. Эта кровь не человеческая. Произошел... Ну, можно сказать, несчастный случай. Точнее, неудачный научный опыт.
Из соседней комнаты доносится радостный визг гражданки Бах-Целевской:
- Алик! Алик! Сладенький мой! Это я, твоя курипочка!
Судя по тону "курипочки" дела не так и плохи. Все-таки медсестра, должна что-то понимать! Ладно, не буду спешить. К тому же упоминание о науке наводит меня на новую мысль - на сей раз совершенно правильную.
- Хорошо. В милицию пока звонить не буду. Насчет "Скорой" - поглядим через полчаса.
Он кивает, явно успокоенный, и выходит из комнаты.
Мой палец тут же ложится на кнопку.
Набираю номер.
Свой.
Игорь поднимает трубку почти сразу, после первого гудка, и я догадываюсь, что он сидит в большом старом кресле рядом с моим столом.
- К-квартира Гизело! Алло!
- И вам алло, Игорь! - невольно улыбаюсь я. - Звоню из Лапландии. От Деда Мороза.
- Зд-дравствуйте, Снегурочка! - мигом откликается он. - К-как там в Лапландии? Нильса с г-гусями не встречали часом?
- Гусь есть! - Я уже не улыбаюсь. - Ваш гусь! Тот самый!
Несколько секунд трубка молчит, и я получаю возможность беспрепятственно переварить "снегурочку". Никак уши краснеют, снегурочка-дурочка? Хороша старая баба с красными ушами!
- П-понял, - теперь голос звучит совсем иначе: строго и твердо. Н-назовите ад-дрес, еду.
Да, голос звучит твердо, но заикается мой "специалист" больше обычного. Неужели на старом алкаше свет клином сошелся? Игорю сюда нельзя, здесь же куча... даже не народу, а просто - куча. Свалка. Мне за такое голову оторвут. Вернее, сама оторву, если с ним что-то...
- Адрес назову, Игорь. Но ехать вам сюда нельзя. Сейчас нельзя. Поверьте!
На этот раз с голосом экспериментирую я. Поймет?
- Хорошо, - в трубке слышен вздох. - Д-долго. терпел, потерплю еще. Договоритесь, пожалуйста, о встрече. На завтра. Ладно?
На завтра? Как бы Неуловимый Джо Молит-вин не вздумал вновь шутки шутить! Ну, нет! Не позволю.
- Договорюсь. Вас как-то представить?
- К-конечно! Будем д-дипломатами! - Игорь смеется, и я невольно улыбаюсь в ответ. - Скажите, что с ним хочет встретиться м-магистр.
- К-как? - оказывается, я тоже умею заикаться.
- Магистр - это маг по имени Истр. В честь речки назвали - Днестр которая. Не иначе он там с водяными п-путался. И с русалками... Я ведь действительно м-магистр, причем именно по мифологии. В Праге дали, я там в университете защищался. У Ярослава Б-буриана. Который по унгвартариям книжку написал, помните?
Ага! И ложусь с ней, и встаю.
- Хорошо. Передам. Мне, Игорь, тут еще побыть придется, так что вы не скучайте. Телевизор сами найдете, компакт-диски в левом нижнем ящике стола.
- Спасибо! - кажется, он вновь улыбается. - Я тут зрение порчу- Лойолу в-вашего почитываю. Насчет т-трех степеней подчинения. Разб-бирался, испанец!
- Еще бы, - охотно соглашаюсь я. Так оно и есть. Разбирался. Но даже если и нет, я не стала бы спорить с Игорем Дмитриевичем. Бог с ней, с истиной, пусть не рождается!
* * *
Этому тоже учил Первоиезуит. Мир дороже. Мир - и покорность. На том все и стоять должно.
Впрочем, меня бы он к себе не взял. И даже не из-за того, что я Эра, а не Эрик. Три степени покорности: повинуйся телом, повинуйся разумом, повинуйся сердцем. Хорошо придумано, но не для меня. Не умею. Хотя учили крепко.
Повинуйся телом: это когда бьют, приставляют к горлу осколок стекла, валят на дощатые нары, срывают клифт, вонью дышат в лицо. И ты повинуешься - телом, избитым, опозоренным, но еще желающим жить.
Повинуйся разумом: это когда годами работаешь под чужой личиной, выверяешь каждый шаг, жрешь горстями успокоительное - или пьешь по-черному по субботам, закрывшись на все задвижки. Повинуешься, потому что разум говорит: иначе нельзя, поводок крепок, намордник жмет, к тому же деньги - для нее, и для меня самой, той, что когда-нибудь сможет уйти из этой паутины.
Сердцем... Не знаю, не получалось. А может, и не пробовала. Не для кого было. Саша... Нет, и с Сашей тоже. Даже в постели, даже в тот миг, когда самая фригидная баба забывает обо всем, приходилось помнить: завтра надо писать очередной отчет об объекте "Паникер". Я думала, что сердце когда-нибудь не выдержит - разорвется:
Выдержало. Не выдержало Сашино - пуля пробила аорту...
...Нельзя, нельзя!. Присесть, закрыть глаза. Валидол! Черт, дьявол, забыла! Вот о чем думать надо - о валидоле, а не о серых глазах и ямочке на подбородке...
* * *
Перед тем как зайти в комнату, откуда слышался плеск и всхлипывания сестрички-истерички, я заглянула в зеркало. На меня взглянула холодная надменная особа средних лет в дорогом пальто и сбившейся на сторону шапке. Шапку я поправила, но снимать не стала. Сойдет, нежарко; батареи, похоже, совсем холодные. Наверно, гражданка Бах-Целевская домовому булки пожалела.