– Да, ты вспомни, – призывал Николая Федор, – должен еще помнить, зачем бабы ездили в санаторий?
– Нашел чего спрашивать, зачем? – зашелся Гриша в смехе. – Затем!
Федор мазнул на него рукой.
– Ездили, чтоб поправиться! А сейчас? Чтоб похудеть! – голос Наливайко звенел и дрожал, словно он эту новость озвучивал с очень высокой трибуны партийного съезда. – Всё наоборот! Вся жизнь нынче наоборот!
– Самое удивительное, – сказал Федор, – что за это они еще платят деньги. Не за то, что едят, а за то, что не едят! Не им, а они!
Последующие темы, которые удержало сознание, были две – о прыжках с парашютом и о каком-то референдуме, который кто-то то ли хотел провести, то ли не хотел. Прочие предметы увяли сами собой, не успев расцвести.
Время за разговорами пролетело незаметно. Мягким вечером разошлись мягкими ногами по домам, вполне довольные прожитым днем. Что делали дальше Федор и Гриша, это их дело, а вот Николай зашел в дом с улыбкой и со словами:
– Если боишься прыгать с парашютом, прыгай без парашюта.
– А вот и наш парашютист! – встретила супруга Клавдия, вопреки ожиданиям Елены не строго, а тоже с улыбкой. – Напрыгался? Лена, это дядька твой. Дядька Коля. А чего безо всего? Торт купил?
Николай, подняв брови, развел руками.
– Не ездил. Пригласили… на свадьбу. По пути. Посидел с молодыми.
– И кто на ком женился?
– Да этот, как его… возле ларька дом наискосок…
– Возле ларька… Ясно! Садись ужинать. Остыло давно всё.
Клавдия налила хозяину борщ. Николай с охоткой приступил к трапезе. Тетка стала рассказывать, что произошло за день, как приехала племянница, как ее в гробе сфотали со всех сторон, как соседский петух застрял в штакетнике, а дядька в ответ кивал и подыгрывал супруге мимикой.
Елену поразило, как мирно общаются родственники, тогда как по канонам долгой супружеской жизни им впору было сцепиться, словно кошке с собакой, доказывая друг другу, кто из них кому больше испортил эту жизнь. Такое смирение в подуставшей за день от колготы тетке и покладистость в подгулявшем дядьке трудно было предположить, однако же, вот они, были!
– Теть Клав, а фотограф кто?
– Фотограф, кто же еще. Анна посоветовала, соседка. Они с одного подъезда.
Перед сном Николай рассказал Елене о коте, который жил с ними двадцать лет.
– Его Гришей звали. Как и этого… молодожена. Клава не даст соврать, я его раз в неделю, по выходным, ну чтоб не забыл он вкус, кормил свежим мясом. Вырезкой. И вот когда я нарезал мясо мелкими кусочками, Гриша (кот) терся у ног и мяукал. Причем на любой мой вопрос он отвечал одним и тем же мяуканьем. Спрашиваю: «Сейчас будешь кушать?» – «Мяу». – «Может, через час?» – «Мяу». – «Не хочешь вообще?» – «Мяу»… Да, о чем это я? Ага! Очень напоминает референдум. Ты, племяшка, участвовала когда-нибудь в референдуме?
– Нет, дядь Коля, не пришлось.
– Какие твои годы! Так вот, в референдуме вопросы так подбирают, что на любой из них отвечаешь: «Мяу».
На этом «мяу» Николай уронил голову на грудь. Клавдия перевела супруга на лежанку за дверью, укрыла пледом.
– И ты иди ложись, а я соберу тут.
– Куда? – содрогнулась Елена при мысли, что тетка направляет ее в горницу. Не хватало ночь рядом с гробом провести!
– В спаленку. К стенке ложись.
***
Утром Лену разбудил шум. Было уже десять часов. Дядька зашел с улицы и стал рассказывать жене о происшествии, приключившемся с Федором Наливайко.
– Жену его Люську встретил. Выскочила со двора и орет: «Баба в доме! Я в ночной смене! А он тут! Паразит!» – сначала мне, а потом дальше помчалась с этими же воплями. Я ничего не понял. Заглянул к Федору. Тот удрученный сидит. Говорит: «Люську чего-то с утра принесло, а у меня тут такая история случилась». – И рассказал мне свою историю.
Лену заинтересовала история неведомого Федора Наливайко, и она выслушала ее до конца. Тем более, что дядька рассказывал хоть и подробно, но не занудно.
– Наливайко на общественных работах, конечно, сачкует, но по дому всегда исправен. Всё сделает, починит любо-дорого, это всем известно. После трудов Федор любил водные процедуры. Поначалу он в бочке принимал их. Потом бочку выменял на эмалированную ванну. За ночь вода остывала, и он так ревел, погружаясь в нее, что тут было слышно. Потом ванну сменял на кирпич, выложил двухкубовый «бассейн». Назвал его так ради красного словца. Устлал его рубероидом, залил смолой, бетоном. Через год в бассейне сломал ногу дед Парфен. Чего-то занесло его спьяну «не туда». Федор после этого свои купания забросил, а в бассейне завелись лягушки и прочая нечисть. Всё проросло тиной, взялось илом. Одно время Наливайко разводил там карасей, но их вылавливал соседский кот. И это дело Федор забросил. Потом через днище просочились грунтовые воды, бассейн выперло наверх. Так уже год стоит. Люська ему плешь проела, чтобы убрал это безобразие, но Федька особо не чешется. Так вот, вчера вечером он в самый ливень возвращался откуда-то домой…