Как вспоминает Оболенский, стараниями «аграрников-марксистов» был расстрелян профессор Мейстер. На полях станции профессора, под Саратовом, куда по совету Чаянова направилась киногруппа, снимались сцены гибридизации.
Недалеко от научной станции Мейстера работал полевод Тулайков, профессор. На его станции Оболенский снимал вспашку целины. Тулайков был арестован и расстрелян.
А когда был репрессирован Ботаник Икс, подлинное имя которого расшифровать не составляло труда, поступило распоряжение ликвидировать, смыть фильм «Альбидум»: якобы стране нужна кинопленка, не на чем снимать шедевры, «нужные народу»…
«Альбидум» легко было бы запретить только за участие в нем Кравченко. Она была замужем за племянником Троцкого – Александром Львовичем Каменевым, старшим сыном Льва Борисовича Каменева и Ольги Давидовны Троцкой».
«Невеселыми оказались судьбы создателей фильма «Альбидум», – заключает Тюрин, видя причину этого в несоответствии киноутопии о фантастических урожаях засухоустойчивого сорта пшеницы реальной политике продразверстки (хотя и не называемой так) в деревне. «Кого теперь интересовали новые сорта пшеницы, если надо было выбрать у мужика весь хлеб, подчистую?!»
Реалист, утопист, фантаст, мистик… классик
Литературному творчеству Чаянова можно предпослать высказывание его любимого поэта Эдгара По: «Тайна подобна замку, ключ от которого потерян».
Эту фразу писатель употребил в качестве эпиграфа к одной из глав своей «Истории парикмахерской куклы, или Последней любви московского архитектора М.», своей первой романтической, в его определении, а по сути – фантастической повести.
Каждая романтическая повесть фантаста представляет именно такой зам;к, который непонятным образом открывается, как только начинаешь читать, и впускает в странный мир, напоминающий сновидение, в лабиринтах которого можно встретить кого угодно, даже самого себя. И все куда-то бегут, изменяются, исчезают. Их не схватить, т.к. «в руках остаются одни очертания бегства».
Эта строчка, взятая из эпиграфа к статье, хорошо отражает плоть и душу повестей Чаянова. Текст – словно живой. Перед глазами то и дело появляются герои, образы, они переливаются, мерцают и исчезают, оставляя лишь фосфоресцирующие «очертания бегства».
Да вот, пожалуйста, в последней повести писателя: «Старик снова набил трубку, и снова завертелись клубы дыма, снова выросла табачная статуя, все более и более… Мгновение, и я весь задрожал – из дымовых струй возникли очертания Юлии».
Собственно, именно такой и должна быть фантастика, созданная настоящим мастером.
Московский писатель В.Б. Муравьев, председатель Комиссии «Старая Москва» расширяет поле произведения. «Читатель по достоинству оценит все литературное совершенство этой романтической, авантюрной, а если угодно, и детективной повести (Добавим: всех повестей. – В.Л.), в которой головокружительный сюжет исполнен чистейшим русским языком золотого XIX века и рукою Мастера».
Вот опять – Мастер.
Булгаковский герой тут не при чем, хотя сам М.А. Булгаков связан с Чаяновым довольно крепко.
«Ничего ты не понимаешь, Булгаков! – резко остановился передо мной мой страшный собеседник. – Знаешь ли ты, что лежит вот в этой железной шкатулке? – сказал он в пароксизме пьяной откровенности. – Твоя душа в ней, Булгаков!»
Такую вот жуть читал (и не раз) создатель «Мастера и Маргариты» при написании своих фельетонов и позднее, в пору создания романа о дьяволе и «Театрального романа». Строки эти принадлежали повести Чаянова «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей».
Эта повесть, посвященная пребыванию сатаны в Москве и борьбе героя произведения за душу возлюбленной, оказавшейся во власти дьявола, попалась Булгакову, и каково же было удивление Михаила Афанасьевича, когда он увидел, что чаяновский герой носит его фамилию.
Это настолько поразило писателя, что подтолкнуло к созданию собственного произведения, где он продолжил борьбу своего однофамильца, только совсем в другом русле.
Позднее с филологической достоверностью установили, что Булгаков читал повесть много раз – и не для того, чтобы увидеть напечатанной свою фамилию, а чтобы окунуться в атмосферу чаяновской фантасмагории и почувствовать творческий импульс для создания собственной дьяволиады.