— Полегче, парень, — а это уже Шарап. — Она пусть и ведьма, а нам людями должно оставаться. Пошли, девка.
Вот так. Людями, значит. Девка, значит. Не светлячок, не солнышко, как раньше. Девка. Ведьма. Но оставаться — людями.
Собрав все силы, она сумела не заплакать. Вышла с гордо поднятой головой. Так ей казалось. Лицо в крови, на скуле синяк. Зубы, впившиеся в нижнюю губу. Удержаться. Не заплакать, на радость подонкам. Выстоять.
Кострище уже готово. Все, как полагается — вязанки дров, хворост для растопки. Врытый ствол — едва ли не толще ее. Помост — чтобы все увидели казнь получше.
Ее привязали к столбу. Вперед вышел священник, кругленький, благообразный.
— Грехи твои велики, ведьма! Покайся перед Творцом, ибо и для тебя не закрыты врата царствия Небесного! Покайся, ведьма!
Его взгляд так и норовит сползти на полуобнаженную грудь. Чертов святоша!
Лани плюнула в сторону — чтобы ее слюна не осквернилась прикосновением к этому отвратительному похотливому существу — и ответила ругательством, из тех что бросают люди, когда боль терпеть уже невозможно. И с мстительным удовольствием увидела, как перекосилась рожа святоши, словно он сглотнул что-то непотребное.
— На костер ведьму!
— В огонь! — неслаженно откликнулась толпа. — Жги, жги!
Староста подал преподобному факел. Тот зашлепал губами — молился — но за гулом толпы слов было не услышать. Лани скользнула взглядом по толпе. Горящие в праведном гневе глаза, перекошенные рты, сжатые в кулаки руки. «Людями остаться», да, дядька Шарап?
Где-то далеко в лесу завыл в скорби волк. Чапа! Он не придет, волки боятся людских толп, да и огня тоже боятся. Но он с ней, сочувствует, скорбит... Маленькое серое сердце рвется от горя. Волк — хороший человек. Верный друг. А люди...
Священник закончил молиться.
— Сим предаю ведьму злокозненную в руки Творца для Суда его и наказания посредством пламени огненного, ибо огонь — свят, он очистит душу ея от скверны...
— Жги, жги ведьму, — ревет толпа.
Факел коснулся груды хвороста. Тот откликнулся радостным треском. Маленькие язычки пламени заплясали у ног Лани.
Все! Уже не свистнут стрелы удалых разбойников, которых она тоже когда-то врачевала. Не примчится в последний миг сияющий рыцарь на белом коне. И премудрый маг не явится в огненном столбе, чтобы отвязать ее. Все. Это — смерть...
Перед глазами девушки пробегала ее короткая жизнь. Вязанка трав под потолком хижины. Ее детский еще голосок: «Тетя Мафья, а оборотни взаправду бывают?» — «Бывают солнышко, и взаправду бывают». «Вот бы мне одного встретить!» — «А тебе-то он зачем» — «Интересно ведь, какие они? А вдруг совсем-совсем не злые?»
Нож, свистнув в воздухе, вонзается прямо в центр мишени. Голос дядьки Шарапа: «Молодец, светлячок. Ловко! Теперь двумя сразу попробуй»
Деревенская улица. Стайка ребятишек, метнувшаяся врассыпную при ее приближении. «Ведьма, колдунья — злючка и лгунья!» Детская обида, слезы на глазах. Один — не побежал. Застыл посреди улицы, в глазах — страх и любопытство. «А ты что не побежал?» — «А я тебя не боюсь. Я вообще никого не боюсь.» «А вот я тебя как заколдую!» — «Не... Ты не умеешь. Ты еще маленькая.» — «А зовут тебя как, герой?» — «Добрел.» — «А меня — Лани...»
Ночное болото. Свистящий шепот упыря. Серебряный нож в руке. «Я не в твоей власти. Убирайся!» Тоскливый вой волка, почуявшего свою смерть. «Не бойся меня, серенький. Я не причиню зла. Давай-ка освободим лапку и перевяжем... Тише, не рычи. Будет больно, но ты потерпишь, правда? Ты же сильный и храбрый, да? Чапа, хороший...»
Хворост уже полыхал вовсю. Неторопливо занимались сухие дрова. Почти не было дыма, этого последнего милосердия для ведьм. Странно, она чувствует жар, обжигающий жар огня, но боли нет.
— Гори, ведьма! Гори, мерзкая тварь! — как отвратительны эти оскаленные морды. «Оставаться людьми». И это — люди?
«Тетя Мафья, а как приворотные чары делать?» — «А вот об этом, девочка, тебе рано знать. Да и ни к чему». «А почему?» — «Не дают они того, что в них ищут. Подобие любви дают, а самое любовь — убивают. Не нужны они тебе. Ты у меня вон какая красавица — к чему тебе приворот?» «Да-а, а вон все девчонки целуются, а меня мальчишки стороной обходят» — «Значит, нет твоего суженого среди них. Подожди его, он появится. Только жди крепко!»
Поляна грибов. «Ищи, Чапа! Вот такие грибы — ищи!» — Серый волк стрелой срывается с места. «Ой, какой же ты смешной, Чапа! Я говорю, грибы ищи, а ты мне зайца принес... А, ты, наверное, считаешь, что он вкуснее, правда? Ай! Не смей лизаться! У тебя же морда в крови! Ну, не обижайся, Чапа, хороший...»
«А давай на спор, что я нашу реку переплыву!» — «Слушай, Добрел, а зачем — на спор?» «Я докажу тебе, что я могу!» — «Да верю я, верю. Ох, и дурачок же ты! Лета бы, что ли, сначала дождался...»
Пролетающий где-то вдалеке, над горами дракон. Маленькое сердечко, подпрыгнувшее в груди. «Смотри, Добрел! Смотри, какой красивый! Почему люди их так боятся?» — «Потому что они злые.» — «И вовсе и не злые! Смотри, какой красивый!» — «Ну и что, что красивый! У него пасть — во! Когти — во! И огнем плюется! А у людей что?» — «А у людей — хитрость, коварство и подлость. Что против этого зубы и когти?» — «Не подлость и коварство, а — разум!» — «Уверена, что драконы считают по другому!»
«Знаешь, Чапа, а мы вчера с Добрелом видели дракона. Такой красивый, серебристый! Да не Добрел серебристый, башка лохматая! А дракон. А Добрел — это мой друг. Такой же, как ты, только совсем не похож. Чапа, хороший, ты же все понимаешь, да?»
Огонь уже окружил Лани. С сухим треском занялось платье, еще недавно — предмет восторгов и гордости. Огненные язычки плясали около лица. Странно, но боли она не чувствовала. Казалось, огонь не жег, а ласкал ее тело. И еще более странно — на лицах толпы она видела уже не жажду смерти. Растерянность. Похоже, они опомнились, как после пьяной драки. Поняли, что сотворили. Завтра в глаза друг другу смотреть не смогут. Только ей-то что с того? Для нее уже не будет никакого завтра. А стыд — он глаза не выест...
— Гори, ведьма! — да и откуда у них стыду-то взяться?
«Смотри, дядька Шарап, это — Чапа.» — «Это волк!» — «Нет, не тронь его! Он друг!» — «Это зверь, девочка. Дикий зверь. Он не может быть другом. Отойди, дай мне выстрелить!» — «НЕТ! Беги, Чапа! Беги» — Толчок под руку. Стрела уходит высоко вверх. Серая молния исчезает в лесу. «Зачем... Зачем? Он же... хороший» — «Однажды он перегрызет тебе глотку, твой хороший». — «Никогда! Он — друг!»
«Добрел, это Чапа. Он мой друг.» — «Ты что, сума сошла? Это же волк!» — «Ну и что?» — «Он тебя съест!» — «Нет. Он же друг. Ты ведь меня не ешь?» — «Я — человек! А он — волк. Он же не понимает!» — «Чапа все понимает. Ты что, его боишься?» — «Конечно, нет! Я... Знаешь, если честно, да. Боюсь.» — «Не бойся. Чапа, это — Добрел. Он — друг. Понимаешь?» Огромный волк обнюхивает протянутую руку мальчишки. Потом осторожно, чтобы не напугать, подставляет под нее массивный лоб. — «Можешь погладить. Он тебя не тронет. Он знает, что ты — друг.» Тонкая мальчишечья рука, чешущая волку надбровья. Тихий неуверенный смех. Искры счастья в глазах человека, поборовшего свой страх и нашедшего друга.
«Ой, тетя Мафья! Какие у тебя вкусные оладышки! Я тоже хочу уметь печь такие.» — «Научишься, деточка. У тебя еще все впереди.» — «А у меня есть друг — Чапа. Правда, он волк, его все боятся.» — «Ну и что, что волк. Главное — чтобы друг был хороший. Он — хороший друг?» — «Да! Самый лучший!» — «Ну, так и не слушай никого. Дружбу нельзя предавать, девочка. Судьба накажет.» — «А как накажет, тетя Мафья?» — «Одиночеством».
Пламя гудело, как растревоженный улей. Сухо потрескивали угли, выстреливая в небо снопы искр. Миг — и не стало толпы. Пламя накрыло ее с головой, избавив от вида перекошенных, сведенных судорогой ненависти лиц.
— Да очистится мир от скверны! — визжал, срывая голос, преподобный. — Да сгинут в огне проклятия ведьмины! Ибо истинно говорю вам, в Судный День Творец десницей огненной накроет весь мир, от греха его очищая! Так и мы...
Одиночество. «Я уезжаю, Лани. Мое семейство решило податься в город.» — «А как же я, Добрел? Мне же будет не хватать тебя...» — «Мне тебя тоже. Но я тебя не забуду. Мы все равно останемся вместе — в памяти друг друга.» — «Да. В памяти. И даже всесильное Время не отнимет этого у нас.» — «Помни обо мне. Не забывай.» — «А ты — обо мне.» — «Прощай, Лани. Нам было хорошо вместе, верно?» — «Верно. Но теперь детство кончилось. Сказка — кончилась...» — «Она не кончилась. Она лишь ушла в прошлое.» — «Прощай, Добрел. Удачи тебе!» — «Будь счастлива, Лани. Привет Чапе.»