Когда мы идем в душ, она стягивает платье. Ее кремовые кружевные трусики брошены на пол. Тихо. Уверенно. Молча.
Ее соски, розовые, как сахарная вата, высвобождаются из кружевного лифчика, и мой взгляд падает на киску девушки с завязанными глазами. Полностью выбритая или, может быть, натертая воском, ее киска похожа на нежный цветок. Внезапное желание потереть нос об нее сильно ударило меня. Она пахнет привилегиями; ее гладкое тело кричит об этом. Она ходит как богатая, говорит как богачка, а ее тело молочно-белое и без шрамов.
Хотя, судя по ее странному поведению и смертоносным врагам, у меня такое ощущение, что, несмотря на ее внешность, ее внутреннее убранство практически изуродовано.
Быть двадцатисемилетним мужчиной, который не пробовал киски пять лет, отстойно. Мои яйца немедленно сжались при виде ее тела, и я издал удивленный рык. Я чувствую, как дергается мой член, и чуть не спотыкаюсь в благоговении.
Что. Действительно. Блядь?
После того, как я вышел из тюрьмы, я перепробовал все, чтобы вернуть свое обаяние. Секс на одну ночь. Стриптиз-клубы. Проститутки. Я получил много предложений от женщин, благодаря лицу, которое можно описать только как красивое, мне пришлось покрыть себя плохими чернилами только для того, чтобы уберечь мою задницу от разорванной толпой «Гей из Племени» Сан-Димаса.
Женщины ухаживали за мной.
Старые, молодые, красивые и уродливые. Типаж модели, типаж кривляки, типаж каждого. Но в конечном итоге ни одна из них не сделала меня твердым. Знаете, по-настоящему жестким. Жестким, желанным и видящим все сквозь туман красного, мучительного желания.
Не поймите меня неправильно — мне действительно тяжело. Все время.
Мне становится тяжело, когда я думаю о том, чтобы перерезать глотки Годфри и Себастьяну. Я так чертовски возбуждаюсь, когда мне в голову приходит образ меня, веселого и свободного, едущего в спортивном автомобиле с откидным верхом, не беспокоясь о том, что Арийское Братство заметит меня. Дрочу в такт независимости, свободе и спокойствию.
Но никогда женщине.
Короче говоря, машина едет нормально, но GPS не работает. Без компаса, без руководства, без включения.
Я пробовал порно. Порно для натуралов. Гей порно. Я даже смотрел порно с коровой и овцой, которую хотел бы стереть из памяти. Меня ничего не заводит.
А теперь в моей ванной горячая блондинка — голая, с завязанными глазами, ее соски такие же торчащие, как и мой член, — и меня пугает, что я наконец нашел кого-то, кого хотел бы испачкать, втереть немного своей грязи.Потому что она почти единственный человек в мире, который полностью закрыт. Черт, у меня было бы меньше проблем, если бы я трахнул живую взрослую корову, за которой наблюдал на днях.
Но мои яйца. . . они требуют, чтобы их опустошили в Кантри Клаб.
— Залезай. — Я сердито толкаю ее в душ и включаю насадку для душа. На этот раз ей придется делать это с завязанными глазами. Я поднимаю с пола ее грязное платье, поворачиваю ручку и споласкиваю его в раковине. Она напевает что-то, чего я не узнаю, под струей воды и трет руки и ноги за потрепанной пластиковой занавеской, время от времени похлопывая плитку в поисках мыла. Я наклоняюсь к ней, отдергиваю занавеску и тянусь за мылом, чтобы дать ей, моя рука касается ее голого живота.
Мы оба вздрагиваем при контакте, и по совершенно разным причинам.
— Бит! — Ее голос звучит высоко. Я рычу.
— Расслабься, я видел, что ты искала мыло. Вот. — Я сую его ей в ладонь, но пользуюсь случаем, чтобы снова посмотреть на ее соски. Они как сладкие чертовы монеты, которые я хотел бы бросить между большим и указательным пальцами. Ее рот от недовольства возвращается к удовлетворению, она продолжает напевать, задергивая занавеску, чтобы я ее не видел. — Ты сказал, что купишь мне то, что мне нужно для душа.
— Я никогда не говорил, что это будет сегодня. Я не в Амазоне рааботаю. — Я фыркаю, возвращаясь к стирке ее платья. Я понятия не имею, почему я это сказал. На самом деле знаю. Она была чертовски грустной и чертовски уязвимой. — Никакого дерьма, Божья девочка. Ты получишь только самое необходимое.
— Меня зовут Прескотт. — Она резко отдергивает занавеску и тыкает меня в плечо.
— Дерьмовое имя, — снова протягиваю я. Ненавижу, когда богатые люди дают своим детям напыщенные имена. Прескотт — фамилия. А не имя.
— Перестань быть злым только потому, что ты не можешь вынести тот факт, что я тебе нравлюсь, — беззаботно говорит она.
Мне вроде как нравится, что она все еще сохраняет свет, несмотря на ее ситуацию. Это круто. Я зачарованно наблюдаю, как грязь и кровь просачиваются из ткани ее платья, кружась черно-красным водоворотом в раковине. Это лучше, чем смотреть на ее тело, зная, что я не могу его уничтожить.