Накинув на себя брошенный девушкой плащ, в виде арабского бурнуса, из тончайшей воздушной ткани, Игорин, как зачарованный, двинулся от бассейна. Прошел голубые, самосветящиеся своды над стройными рядами белых колонн. Долго блуждал среди каких-то статуй на высоких пьедесталах из желтого мрамора.
Нередко на пути попадались такие же, как и он, закутанные с головой мужские фигуры. Они скользили молча и неторопливо, с равнодушными лицами. Лунатически расширенные зрачки глаз бесцельно глядели вперед. Это были какие-то потерявшие жажду к радостям жизни существа.
Женских фигур Игорин не видел. Иногда ему чудилось, что все это с ним не на яву, а во сне. Но необычайного было так много, что его притупленные чувства уже не останавливались ни на чем. Лишь от одного он освободиться не мог. Правда, это была только женщина; может быть с более обаятельным и утонченным телом, но… и все. Однако Игорину именно она и казалась самым необыкновенным из всех виденных им чудес.
Шел он не оглядываясь. Оглянись он хоть на миг — увидел бы ту, которую искал. Как привидение, она следовала за ним по пятам, с пугливой грацией. При каждом малейшем повороте Игорина девушка вздрагивала и останавливалась. Пряталась за статуи, перебегала, протягивая руки, от одной колонны к другой движениями ныряющей среди волн сирены.
В чертах лица и во всей ее фигуре было столько мучительного любопытства к этому неведомо откуда свалившемуся в бассейн существу, что Игорин должен был почувствовать и невольно обернуться.
Наконец, инженер увидел над собой небо. Оно так поразительно напоминало надземную лазурь ясного летнего дня, что Игорин мысленно перенесся туда. Рокочущие по камешкам ручьи, озера, поросшие с берегов аиром, зеленые холмы, ровная полоска леса за ними, были раскинуты под голубым небом в духе истинного наземного пейзажа. И солнце было, хотя и не такое живительное, лучезарное. Великое искусство подземных обитателей, должно быть, хранило в этом уголке память о подлунной прародине.
Вдали, над густо усеянной цветами полянкой, Игорин увидел любопытное зрелище. Целый рой юношей и девушек летал в воздухе. Игорин подошел ближе. Летающие, под звуки призывной музыкальной мелодии, легко опускались вниз, подпрыгивали и снова взвивались в воздух. Грациозными, танцующими движениями, они припадали в ритм музыки друг к другу. Расходились. Опять соединялись в пары.
Каким образом они летали? — Игорин сначала понять но мог. Но когда над их спинами разглядел маленькие прозрачные баллоны — загадка стала ясна. Баллоны заключали сильный летучий газ. Музыкой служили их собственные голоса, подобранные, точно струны в одной гигантской арфе.
Игорин увидел любопытное зрелище. Целый рой юношей и девушек летал в воздухе.
Но вот нежная мелодия разом перешла в пламенную симфонию. Девушки и юноши замелькали, изгибаясь и вытягиваясь упругими змеиными телами. Они походили на разбушевавшихся в кристально чистом море нереид. Как полеты стрел, прыжки стали неуловимо стремительными, движения — взрывами бурной радости.
Так продолжалось несколько минут. Игорин не мог оторвать глаз от причудливо-пленительного танца. Вдруг, стройная гармония музыки и танца оборвалась. Рой рассыпался. Игорин невольно взглянул на «небо» и остолбенел. По голубому фону, как молнии, запрыгали огненно-красные зигзаги. Непонятными знаками они чертили и кромсали небо. Будто некто издалека лучами посылал предостерегающие зловещие сигналы и, предупреждая, звал к спасению. Молодые тела испуганной голубиной стаей взлетели в воздух и с беспорядочными криками скрылись вдали.
— От чего они спасаются?.. От какой опасности?.. — С недобрым предчувствием какой-то подземной трагедии подумал инженер. На секунду в его голове задержалась мысль, от которой он похолодел. Он вспомнил пробитую «Плутоном» в город машин брешь. — Но может быть подземные жители, узнав об этом, уже устранили опасность? — гнал от себя Игорин страшную мысль. — Может быть магма уже успела остыть в туннеле? — Ему показалась неслыханным преступлением вся их подземная экспедиция. Нет, это невозможно! Невозможно! Какое безумие! — схватился за голову Игорин. — Погубить целый мир!.. Целый народ… и погибнуть!.. От какой-то случайности!.. Что за бессмыслица!.. Нет!.. Нет! — не своим голосом закричал Игорин и в слепом страхе побежал, куда глядели глаза. — Куда я бегу? — внезапно остановился инженер среди какого-то сложного лабиринта галерей, и почувствовал всю нелепость — бежать неизвестно куда.
С ним поравнялась легкая фигура девушки и, сверкнув золотым поясом, пронеслась дальше.
— Это она!.. она!.. — и Пгорин позабыл страх, он почувствовал, что готов бежать за этой путеводной звездой хоть целую вечность.
VI.
Механик Захаров приподнялся на одно колено и стал озираться. Но воздушный вихрь ослепил глаза и опрокинул на спину. Захаров снова поднялся. Опять на спине. Так повторилось несколько раз. Наконец, ему удалось за что-то ухватиться и, прикрывая левой рукой от ветра глаза, осмотреться кругом. Разглядеть хоть что-нибудь было трудно. Кроме бешено рвущего ветра, мешал серый и густой, как стальная пыль, полумрак.
— Ничего но вижу!., ни… чего!.. Хоть глаз выколи!.. — вытирал набегавшие слезой глаза Захаров. — Где же они?.. Куда их занесло?.. Только сейчас за меня держался Игорин. Даже галереи не видно, откуда выкинуло-то… Вот дьявольщина?!. В какую трущобу запихнуло! — Воздушный поток с визгом и воем рвал на нем одежду. Издали доносился такой гул, будто там вертелись и ревели тысячи пропеллеров.
— Ну, теперь мне труба!.. Не иначе, как в воздухонапорную камеру попал, — безнадежно решил Захаров. — Раздавит где-нибудь, как червяка!.. — Чтобы лучше разглядеть камеру, Захаров еще раз попробовал повернуться кругом.
— Воздух, должно быть, отсюда подается… А куда подается воздух? — он так и не докончил. Ослабевшая рука разжалась. Тело помело в темноте ветром. Скользя на спине, Захаров, как подстреленная птица, раскидывал руками, чтобы уцепиться. Но бесполезно. На гладкой, полированной поверхности не было ни малейшего выступа. Перекатывая, точно набитый мешок, Захарова сунуло куда-то в канал. Пронесло. Потом со свистом засосало в узкую трубу. Катало и таскало еще где-то. В довершение, полуживого, окунуло в воду. Попади он сюда головой — был бы конец. На счастье, голова оказалась на песке, а тело — в мелкой речушке.
Долгое время Захаров лежал без движения. Затем, вздохнув, вылез из воды. Огляделся. Кругом был не то лес, не то сад какой-то. Ни солнца, ни голубого неба вверху не было. Был только мерно разлитый голубовато зеленый свет. Растительность на обычную, на наземную тоже не походила. Цвета растений показались Захарову бесконечно разнообразными, а формы — хрупкими. Но и те, и другие дышали какой то искусственной пышностью, изнеженной красотой. Крупные деревья имели вид тяжеловесно-темных олеандр, кактусов, орхидей, а маленькие растения, наоборот, напоминали изящных карликов, недоразвившиеся пальмы, маслины, кипарисы. Почти все растения имели тяжелые, местами созревшие, плоды. Некоторые покорно гнулись под их бременем до самой земли. Захаров сорвал одни, похожий ни крупный гранат. Повертел перед глазами и стал закусывать. Плод оказался сочным и ароматным, как ананас. Присоединив к нему полулитровую порцию воды из речки, механик почувствовал себя совсем недурно, хотя, сказать по правде, и скучновато. Его, как дизель, крепко свинченный мозг питал и вдохновлял мир железных вещей. Здесь, среди природы, его мозг оказался точно жук на стекле. Пищи для него тут не было.