— И напрасно, — рассудил граф Няри. — Хотя там все равно ты ничего не добился бы. Упрямство палатина мне тоже известно.
— Однако, Микулаш, — любопытство не давало пастору покоя, — мне сдается, ты хочешь меня сосем заморочить. Расскажи наконец, как это ты в Пьештянах отдал Богу душу, а потом, к вящей нашей радости, воскрес?
— Весьма бесславная история, — рассмеялся кастелян. — Спасибо Фицко, что я не стал мучеником. Поволокли меня во Вранов град, там я свободно расхаживал, разве что не дозволяли мне уехать. Жил я там словно маленький король. По приказу Фицко меня потчевали, относились ко мне — лучше некуда! Пока не явился Ян Калина в качестве посла от Алжбеты Батори. От ее имени он потребовал освободить меня, поскольку получил приказ отвести меня назад в Чахтицы.
— То была идея графа Няри, — заметил Ян Калина, не желавший приписывать себе чужих заслуг.
— Восторгаюсь живостью вашего ума, ваша милость, — церемонно отозвался Поницен. — Примите мою благодарность за все, что вы сделали для страждущих и преследуемых.
— Не стоит благодарности, — махнул рукой граф Няри. — Я рад, что мы здесь встретились. До сих пор мы боролись каждый на свой страх и риск, каждый по-своему. Так мы навряд ли достигнем цели. Вы, пастор, пока что только страдали, страшились новых злодеяний вашей госпожи, трепетали за жизнь друзей, а как только решились действовать, с треском провалились.
Священник пристыженно опустил голову.
— А чего добился ты, почтенный друг? — безжалостно продолжал граф, обращаясь к кастеляну. — В Пьештянах ты излечился, набрался сил, но достаточно было бабы и одного недоростка, чтобы во сне запеленать тебя в простыню, как младенца. И кто знает, сколько времени ты гнил бы во Вранове эдаким маленьким королем, если бы я не послал за тобой Яна Калину.
Кастелян чуть было не сгорел со стыда.
— А вы, вольные братья, чего добились, что ты сделал, Ян Калина? — впился в него жестким взглядом граф Няри.
— Все, что только могут сделать люди, которым приходится защищать себя от позорной смерти, — самоуверенно ответил тот.
— И потому защищали вы в основном собственную шкуру, — усмехнулся граф. — Вырвали нескольких девушек из когтей прислужников Алжбеты Батори. И все. Все это доставляло ей одну заботу: увеличивать число служанок да давать им большее вознаграждение для того, чтобы вместо девяти девушек, отобранных у нее, они завлекли двадцать других. Ну а что собираетесь делать в будущем?
— То, что делали до сих пор, только с большим размахом. Будем спасать завлеченных и насильно захваченных девушек. В чахтицком подземелье все же погибнет меньше, чем погибло бы, если бы в лесах и на дорогах не стояли на страже отважные парни, которые не щадят и собственной жизни. Но этим исход борьбы с чахтицкой госпожой мы не решим. Мы можем лишь обуздать ее душегубство, нагоняя на нее страх и спасая несчастных девушек. Все разрешится в самом замке, и не иначе как со смертью Алжбеты Батори.
— И кто же должен ее умертвить? — задал Микулаш Лошонский вопрос, волновавший всех остальных.
— Фицко!
Пастор, кастелян и граф сперва засмеялись, но потом посерьёзнели и с великим интересом продолжали слушать.
— Фицко смертельно ненавидит Алжбету Батори. В этой ненависти есть поистине что-то звериное. У меня о нем надежные сведения. Я знаю, что с тех пор, как она приказала его прилюдно отстегать, он стал ее самым заклятым врагом. Пока он мстит ей только тем, что всячески обогащается за ее счет. Ограбил даже ее сокровищницу. Он бы немедленно исчез, захвати он только мою сестру.
— Это единственная человеческая черта у этого чудовища: у него есть вкус. Твоя сестра действительно очаровательное создание. Сравниться с ней может разве что твоя невеста Мариша Шутовская.
— Откуда вы их знаете? — удивился Ян Калина.
— Только что я имел честь познакомиться с ними и приказал отвезти их из чахтицкого замка на свадебное пиршество.
Ян Калина побледнел, услышав, что его дорогие снова были на краю гибели. Когда же граф рассказал, как он спас девушек, его доверие к графу возросло.
— Ненависть Фицко необходимо направлять, — излагал свой план Ян Калина, — еще больше натравить его на госпожу и убедить, что единственный выход из создавшегося положения — ее смерть.
— Кто мог бы в этом смысле на него повлиять? — спросил граф Няри.
— Лишь два человека. Моя сестра да друг мой Павел Ледерер! По их совету он сжил бы со свету не только Алжбету Батори, но в придачу и всех ее прислужниц.
Священник заломил руки: