Юрай Заводский был единственным человеком, который мог тактично воздействовать на его нрав. Ибо Дёрдь Турзо не знал срединного пути: он либо пребывал в веселом, озорном настроении, либо становился мрачным, вспыльчивым, жестоким и позволял себе поступки, о которых искренне впоследствии сожалел. Юраю Заводскому порой удавалось одним взглядом или словечком вывести его из этого крайнего настроения на срединный путь, а то и вовсе навеять на палатина заразительно хорошее настроение, дарившее ему всеобщую любовь и расположение. В такие минуты Дёрдь Турзо излучал добросердечие, мягкость — он обезоруживал любого, кто приближался к нему с вероломными намерениями. Поэтому палатин предпочитал, чтобы секретарь всегда и везде был при нем. И уже не пустой фразой были слова о том, что Юрай Заводский — правая рука палатина.
— Ну что ж, послушаем твой отчет, — проговорил Дёрдь Турзо, когда экипаж с грохотом проезжал по улицам Нового Места, кишевшим восторженными гражданами.
Юрай Заводский разложил на коленях записи и стал докладывать:
— На покупку драгоценностей, тканей, платьев, мебели выделено восемь тысяч семьсот золотых. Большинство этих вещей уже куплено в Вене. Остались мелочи.
— Только не экономь, Юрай, не экономь, пусть Юдита будет довольна мною и пусть каждый видит, что Дёрдь Гурзо не скупится, когда дочь его выходит замуж.
— Прекрасной Юдите я назвал лишь половину того, что ваша щедрость уготовила ей, но она и то пришла в неописуемую радость. Она придет в несказанный восторг, когда увидит, что получит гораздо больше ожидаемого.
Палатин довольно погладил волосы и пожелал себе поскорее увидеть счастье Юдиты.
— Для кухни, для закупки продовольствия, — продолжал секретарь, — было выделено пятьсот золотых. В том числе для завоза пряностей, риса, мускатных орехов, корицы, миндаля, инжира. Сюда входит еще покупка сахара, изюма и других сладостей. Поместья должны внести на свадебные расходы тысячу золотых.
— Этого мало, — прервал его палатин. — Назначьте им на пять сотен золотых больше.
— На пять сотен больше, — записал секретарь. — Три поместья — оравское, льетавское и бытчанское — должны поставить шестьдесят коров, сорок волов, сто сорок телят, триста пятьдесят баранов, двести хряков, тысячу кур, четыре сотни гусей, шесть тысяч яиц, шестьсот перепелок, четыреста зайцев, тридцать косуль, три тысячи фазанов.
— Дичь обеспечит нам Всевышний, — рассмеялся палатин, — лишь бы не поскупился. А что мои подданные?
— Им было предписано платить дань, а именно: подданным оравским, льетавским и бытчанским — семьсот пятьдесят золотых, пригнать сорок коров, сто семнадцать телят, сто пятьдесят баранов, сто шестнадцать свиней, поставить тридцать косуль, сто восемьдесят восемь зайцев, пятьсот тридцать перепелок, четыреста пятьдесят каплунов, семьсот семьдесят кур, четыреста двадцать гусей, пять тысяч четыреста яиц, сто дунайских лососей, две тысячи триста фазанов, десять возов овса, тридцать шесть возов сена.
— Пусть управители объявят, — отозвался палатин, — что от подданных своих я требую всего этого в двойном размере.
— Это невозможно, господин, — возразил секретарь. — Что касается подданных, то и означенное до сих пор для них — непомерный груз.
Он стал вспоминать несчастных, которые в бытчанском замке падали ниц перед ним и слезно молили, чтобы он не требовал от них ни одного динария, ибо денег они не видят уже месяцами, и чтобы не забирал у них последнюю коровенку, единственную кормилицу.
— Не понимаешь ты меня, мой друг, — рассмеялся палатин. — Прикажем им все поставить в двойном размере, а потом оповестим, что половину им прощаем, пускай себе радуются!
Юрай Заводский горько усмехнулся. Он не забыл еще Заводья, родной деревни, где мальчиком наблюдал воочию жизнь подданных, вечно надрывавшихся на работе, ободранных и голодных. Он знал, что такое нищета — его родители, бедные дворяне, тоже хлебнули ее вдоволь. Еще мальчиком он беспомощно сжимал кулаки, возмущаясь горестями бедняков. А теперь, высоко вознесясь над ними, грустил, что не мог помочь им так, как хотел бы.