— Вы хорошо знаете, — смерила она их грозным взглядом, — что я требую точного исполнения моих приказов. И какое наказание ждет того, кто обманет меня. Так слушайте внимательно! Установите, отправился ли уже в Новое Место гонец палатина. Если отправился, скачите за ним, насколько хватит сил у ваших коней. А если он еще не выехал, опередите его и будьте настороже. Он не должен доехать до Нового Места. Пусть тот из вас, кто его убьет, потребует вознаграждения!..
Поздно вечером прибыло еще множество гостей. Среди них был и граф Няри. Его приезд был предельно скромным. Но удлиненное лицо графа, его колючие глаза и не исчезающую с губ ироническую улыбку тотчас заметил каждый. Приподнятое настроение у многих испортилось. Дамы и господа, которые начали было амурничать, дабы украсить пребывание в Великой Бытче и вкусом запретного плода, стали готовиться к отступлению. Дело в том, что граф Няри умел, как никто, использовать любую тайну, на след которой нападал.
Едва он оказался среди свадебных гостей, как глаз его приметил господина, ведшего Алжбету Батори в танцевальный зал. Он остолбенел.
— Кто это? — спросил он возбужденно, потеряв на мгновение свое прославленное хладнокровие, из которого мало что на свете могло его вывести.
— Это силезский князь Ян Христиан, — ответил оравский земан, приглядывавший за виночерпиями.
Князь Ян Христиан стал приближаться к нему. Рядом, повиснув на его руке, выступала Алжбета Батори. Граф Няри поклонился им. Князь удивленно остановился, чуть наморщил лоб, но тут же просиял в улыбке.
— О, меня бесконечно радует, дорогой граф Няри, что я здесь встретился с вами.
— Мое изумление куда сильнее, — ответил любезно граф. — Я-то не пропустил еще ни одного развлечения у Турзо, но ваша светлость здесь в первый и, думается, в последний раз.
— Именно в первый и в последний раз, — улыбнулся князь и вдохновенным жестом протянул ему руку. — Вместе с дружеским пожатием руки примите одновременно мои уверения, что своими выдающимися качествами вы вызываете во мне высочайшее восхищение.
— Однако, — скромно возразил Няри, — мои способности блекнут по сравнению с вашими, как луна рядом с солнцем.
Алжбета Батори едва не просверлила графа Няри глазами. А он улыбался ей самой подкупающей улыбкой.
— Весьма счастлив, сиятельная графиня, — проговорил он, — что после долгого перерыва снова могу лицезреть вас и восторгаться вашей красотой, которая меня всегда ослепляла.
Графиня сжала князю руку и попыталась увлечь его прочь, но граф Няри поклонился ей и пригласил на танец.
— Не могу преодолеть искушение, — извинился он перед князем, — ненадолго оторвать от вас вашу милую спутницу.
Когда князь, поклонившись, отошел к столу палатина, Алжбета Батори загорелась таким гневом, что граф Няри поспешил предупредить взрыв.
— В ваших же интересах более, чем в моих, — сказал он ей приглушенным голосом, — чтобы после чахтицких событии, о которых многие, несомненно, наслышаны, вы относились ко мне дружески. У сведущих гостей вы тем самым вызовете сомнения касательно наказания на «кобыле»…
Слова, произнесенные сладчайшим голосом и с улыбкой, были исполнены такой ненависти, какая могла сравниться только с ненавистью, кипевшей в Алжбете Батори. Но она, готовая броситься на него и выцарапать ему глаза, с огромным трудом овладела собой.
Минутой позже они с улыбкой на лице кружились в хороводе. Хотя оба были известны как прекрасные танцоры, на сей раз их танец был столь неестественным и напряженным, что немало глаз с удивлением следило за ними.
— Так, дорогой друг, пожалуйста, улыбайтесь, — прошипел он ей, словно кнутом хлеща ее насмешливыми глазами. — Улыбайся вдосталь, долго улыбаться тебе уже не придется. Мои угрозы сбываются. Петля затягивается. Колокола отзвонят по тебе раньше, чем ты предполагаешь.
— И по тебе тоже!
Однако после танца они разошлись с таким видом, что их могли принять за лучших друзей.
Затем граф Няри разговаривал с кардиналом, что не ускользнуло от внимания палатина. Он не сводил с него испытующего взгляда. При своей вечной мнительности он уже и в нем видел возможного соперника, который ради собственной выгоды мог помочь скинуть его и на эту должность посадить католика. Граф Няри почувствовал на себе пристальный взгляд и отгадал мысли палатина, но не придал им особого значения. Сомнительный союзник, думал он, всегда ценнее, чем несокрушимо верный.