— Поезжай, Микулаш Лошонский, и будь спокоен, — сказал палатин после короткой паузы, — твое известие я выслушал и обещаю, что прикажу расследовать события в Чахтицах и приму надлежащие меры.
— Меры необходимо принять сейчас же! — возразил Микулаш Лошонский, строго глядя на собеседника. — Всеобщее возмущение и решимость восстать в Чахтицах нарастают с каждым часом. Я прошу вас немедленно отозвать войско.
— Признаю, что в Чахтицах нет необходимости в ратниках для защиты госпожи, ради которой мы их туда послали, — ответил палатин. — Но они необходимы для удержания порядка, ведь, и по твоим словам, положение там весьма серьезно.
Микулаш Лошонский разочарованно вышел из кабинета палатина. Он представил себе свое возвращение в Чахтицы: везет он всего лишь обещание палатина помочь. Но прежде чем обещанная помощь придет, народ совсем обнищает.
Дверь за ним закрылась, а палатин все еще продолжал сидеть в кресле, погруженный в свои мысли. Его задумчивость была нарушена громким стуком в дверь.
Секретарь вскочил, намереваясь научить виновника пристойному поведению. Он резко открыл дверь, но в коридоре не было ни души. Он не услышал даже шагов убегавшего.
Взгляд соскользнул к полу. Там лежало письмо, красневшее семью печатями.
Он поднял его.
— Таинственный посланец, — сообщил он палатину, — бросил у входа в кабинет это письмо за семью печатями, адресованное вам.
— Открой письмо, — удивленно сказал палатин, — и читай!
Секретарь распечатал письмо. По мере того как он читал, лицо его бледнело все больше, палатин пораженно следил за его волнением.
— Это послание покойного пастора Андрея Бертони, предшественника Яна Поницена, — сообщил он по прочтении письма. — В нем говорится о злодеяниях Алжбеты Батори. Письмо обнаружено в склепе чахтицкого храма.
Палатин с живостью протянул руку к письму. Прочел его.
Юрай Заводский отошел к окну.
На дворе снова послышался шум.
Микулаш Лошонский вышел как раз в ту минуту, когда, по приказу капитана, уносили труп гайдука.
— Вы заметаете следы преступления, — взорвался Микулаш Лошонский, — вместо того чтобы показать его всему свету, вместо того чтобы требовать справедливости!
Бытчанский капитан с трудом уговорил его сесть в повозку.
— Гони что есть мочи! — приказал капитан кучеру. — А иначе и тебя, и твоего хозяина, коли он не замолчит, мне придется порядком охладить где следует.
Кучер стегнул лошадей.
— Господин капитан, — кричал Микулаш Лошонский на прощание, — поблагодарите Алжбету Батори, что велела убить вашего гайдука. Поцелуйте ее благородную руку и подставьте шею, чтобы она могла надеть на нее удавку!
Палатин прочел письмо и положил его на стол.
— Что скажешь об этом? — спросил он.
Секретарь не ответил, лишь задумчиво смотрел перед собой.
— Приведи ко мне Алжбету Батори! — распорядился палатин решительно и сдержанно, словно председательствовал на суде.
Алжбета Батори не знала, что произошло. И ни малейшего понятия не имела о том, что палатину известно об убийстве его гонца ее гайдуками.
Юрай Заводский прервал ее разговор с Яном Христианом:
— Весьма сожалею, ваша милость, что должен прервать вашу приятную беседу. Но его светлость палатин намерен поговорить с вами. Он ожидает вас в своем кабинете.
— Что это значит? Почему палатин не может поговорить со мной здесь? Почему он ждет меня в своем кабинете? — обеспокоенно выспрашивала она.
Секретарь предложил ей руку.
— Есть вещи, ваша милость, — холодно ответил он, — о которых лучше всего говорить без свидетелей, с глазу на глаз.
Минутой позже она уже исчезла за дверью кабинета. Секретарь туда не вошел. Когда она взглянула на хмурое лицо палатина, сердце ее тревожно заколотилось.
Палатин молча кивнул ей, чтобы она села.
— Что вам угодно? — спросила она с деланной улыбкой, когда в нее впился взгляд Дёрдя Турзо.