К нему приближалась темная фигура.
— Это ты, Павел?
— Да, я.
Но в ту же минуту Павел застыл в изумлении. Казалось, деревья вокруг часовенки обратились в людей — со всех сторон к нему устремились темные фигуры. Сколько их? Многое множество. Всей Дроздовой дружине нашлась бы тут работенка. Он успел еще заметить маленькую колченогую фигуру.
«Неужто Фицко?» — подумалось. Да, он не ошибся тут же раздался отвратительный смех.
— В чем дело? — спросил он, не веря своим глазам.
— Молчи, ни о чем не спрашивай, — ответил Ледерер. — Подумай как следует. И не сопротивляйся — сила на их стороне.
Что это? Неужто лучший друг предал? Похоже на то! Вот он стоит сейчас, точно окаменев от сознания своей подлости, а темная свора между тем рвется под хохот Фицко к жертве этого мерзкого горбуна..
Калина пришел в бешенство. Он подскочил к слесарю и стал бить его по лицу.
— Изверг! Предатель!
Тут на него набросился Фицко, сжал его ногами и руками, словно обручами. И они стали кататься по земле Гайдуки тоже навалились, и все закопошились в яростном клубке. Калина дрался с нечеловеческой силой, наносил удары ногами и руками, рвал нападавших ногтями, кусал их, подобно хищному зверю. Но их было двенадцать, да и Ледерер помогал, он связал ноги павшего и так безжалостно стянул их, что Калина заскрипел зубами от боли.
— Не дергайся так, приятель, — пытался унять его Ледерер, — зря силы тратишь!
— Иуда тебе приятель! — крикнул Калина.
— Куда Иуде до него! — хохотнул Фицко. — Этот предает только за золото.
— Так ты за золото продал меня? — спросил Калина, и в его голосе вместе с возмущением слышалась бесконечная боль.
Ледерер ответил молчанием. Если бы в те мгновенья светила луна, Калина увидел бы перед собой страдальца, лицо которого выражало одну лишь жалость и неуемную тоску.
— Прости, — выдавил он еле слышно.
— Попросишь прощения у бездыханного трупа, который завтра будет висеть на виселице!
— А ты не надейся на виселицу, это была бы для тебя слишком роскошная смерть, ха-ха!
Калину кинули на телегу, и она загрохотала по дороге к Чахтицам.
Алжбета Батори провела весь вечер в мучительной тревоге. Впервые в жизни ее обуял неведомый страх, сама не своя, она бродила по замку, из залы в залу, шпыняла служанок и то и дело выглядывала из окна, не возвращаются ли наконец люди Фицко с пойманным Калиной.
Всех разбойников надо было во что бы то ни стало изловить и наказать! И первого — Калину, он — ученый, следовательно, наиболее опасный. В конце концов упрямство ее перебороло страх. Кто отважится судить о поступках Алжбеты Батори, представительницы именитого рода, вдовы Ференца Надашди, героя, одержавшего победы над турками, сестры семиградского князя Габора[34], внучки польского короля Стефана Батория[35]? А если кто и отважится, так он узнает, что она всегда поступает как ей заблагорассудится и свою свободу сможет защитить от любого! Особенно тогда, когда ее красота засияет, точно солнце, и ослепит и юных и старых.
Она будет прекрасна, она будет источать очарование, о котором слава разнесется широко окрест. Своею красотой она подчинит себе любого, в том числе и законников!.. И горе тем, кто осмелится вмешиваться в ее дела! Разбойники будут уничтожены — и как можно быстрее. А как поступить с чахтицким священником?
Она стала замечать, что он почему-то внушает ей страх. Он друг суперинтенданта Элиаша Лани из Бытчи, как сениор[36] может науськать против нее проповедников всей округи, да и с палатином Дёрдем Турзо[37] он знаком. Надо что-то предпринять: ведь он становится ее открытым врагом. Отверг особое вознаграждение, наперекор ее указаниям тело Илоны Гарцай предал земле тихо, без всякой пышности и речей. А сегодня даже голову перед ней не склонил. Надо заняться им — добиться его перевода в другой приход. А может, отравить…
Готовая бросить вызов всему миру, упоенная образом своей будущей красоты, она вышла во двор и, никем не замеченная, стала следить за его суматошной жизнью, прислушивалась к звону чаш и пению горланивших наемников, гайдуков и челядинцев.
Посреди двора стояла распряженная телега, и на ней возвышалась огромная бочка. Из крана в кувшины рекой лилось вино. Самые нетерпеливые, взобравшись на бочку, таскали вино киверами[38]. Женщины, которые непременно появляются там, где мужчины пьют вино, приманчиво шныряли среди наемников, непринужденно прикладывались к кружкам и визжали, когда их обнимали похотливые руки.
34
Габор Батори был семиградским (трансильванским) герцогом в 1608–1613 гг. В действительности Алжбета Батори была его двоюродной сестрой, ибо Габор Батори происходил от другой (сомлиосской) ветви рода и имел лишь брата Андрея. У Алжбеты Батори, происходившей от эчегской ветви, кроме сестер Жофии и Клары, был лишь брат Иштван, земский судья, умерший в 1605 г. Габор Батори, который своей неограниченной властью скорее походил на пашу, чем на князя Семиградья, был свергнут восставшей шляхтой и горожанами, которыми руководил Габор Бетлеи. При попытке к бегству в 1613 г. он был убит.
35
Стефан Баторий (1533–1586) — с 1571 г. — герцог Семиградья, с 1576 г. — король польский. Католик, приверженец религиозной терпимости. С супругой Анной Ягеллон детей не имел и умер в Гродно в 1586 г. Алжбета Батори доводилась ему не внучкой, а племянницей по другой ветви рода.
37
Палатин Дёрдь
38
Кивер (