- Слушай, ты меня в чём-то подозреваешь? – начал нервничать Макс. – Скажи сразу, я пойму, чему цена нашей дружбе.
- Я просто пытаюсь разобраться! Ситуация мега странная!
- Да уж, не тебе мне говорить, - согласился Макс.
- Так что ты делал в сарае?!
- Спал! Доволен? Я спал там, это противозаконно?
- Голый?
- Это запрещено?
- Нет, но…
- Тогда разговор закрыт.
Михайловский начинал злиться от тупого разговора, который продолжал возвращать его в момент, в который возвращаться совершенно не хотелось.
- Ты странный, - всё же сказал Егор.
- А ситуация страшная, - задумчиво отозвался Михайловский, смотря в сторону леса, по которому скользили лунные лучи.
глава 9
1467 год. Гореловка
Дитя закряхтало в ночи, уж в пятый раз изводится, никак падучка близко ходит. Поднялась Бажена, подождала, пока глаза привыкли к тёмному. От печи жар идёт да света немного. Люлька к потолку подвязана, и плач оттуда слышится такой, что сердце исходится.
Хватила край, толкая в сторону, чтобы раскачиваться начало, а сама, позёвывая, рот рукой прикрывает, чтоб духи злые не влетели.
Прыгают тени по стене: причудливые и страшные. Рисуют неясное, отчего страхи по коже шагают цепкими лапами И будто пальцы с длинными когтями на плечо ложатся, и чует Бажена трепет, что в груди зарождается.
Бросила взгляд на Всеграда. Храпит без ног задних, разливается хрустом сопенье, токмо от того спокойней, знаешь – живой человек рядом, а не нечисть. Умаялся, поди, за день. Работы теперича хоть отбавляй, а всю створить надобно.
Кричит ребёнок, измаялся весь. То ль живот ему полуночница когтями вспарывает, то ли жути в сны нагоняет, чтоб покойным не был. Хватила люльку, остановила. Достала дочку и к себе жмёт, качает из стороны в сторону. Выпростала грудь, подала. Тут же замолкла девка, теплоту матери да молоко принимая. А как насытилась, уснула.
Вложила её в люльку Бажена, крест поставила над младенчиком. И такая дрёма на неё напала, сладу нет. Добралась до лавки, легла и тут же сны закружили, заволоводили. Обкрутили всю. Сама не приметила, как приснула.
Лежит ребятёнок в колыбели. Губы бантом сложены, глаза плотно сомкнуты, сопит носом крохотным. Перепелёнут так, что руки ноги не двинутся. Плывёт тень по стене черная, будто летит, а не идёт. Тихо к колыбели подкрадывается, наклоняется да смотрит на дитя людское. Тянутся пальцы к люльке: длинные, тонкие, с чёрными когтями, что больше самой руки. Твёрдые, как ости. Оплетают дитя, поднимая из колыбели, и несут мимо матери да отца. Туда, откуда возврата не сыскать.
Стукнула дверца. Сдвинула брови во сне Бажена, с утра в полях с серпом ходит, покос нынче. Из сил выбилась, а тут дитя ещё мается само да и ей спать не даёт. И снится ей сон, будто оставила она Гориславу в зыбке на поле, а сама режет серпом под корень колосья пшеницы. Утирает пот, и будто голова кружится. Солнце стоит высоко, жарит так, что плывёт всё пред глазами. Неровен час Полуденница явится, обхватит голову и давить клешнями своими примется. А руки у ней, говорят, сильнющие, как у мужика какого, что потом человек и сознанье теряет, и болит голова, будто бревном его огрели.
Повертается Бажена, стоит неподалёку дева: волосы светлые по плечам стелются, и красоты такой, что глаз не отвесть. Ступает, а будто плывёт. И глядит Бажена, как оказывается дева подле люльки, что она неподалёку оставила. Наклоняется над дитём, смотрит пристально и по голове гладит, а тот криком принимается исходить. Пытается бежать Бажена, да не выходить, будто воздух как кисель какой: тяжёлый и вязкий.
Находит на неё страх немыслимый, кричать хочет, да нейдёт изо рта никакого крика. Поднимает Полуденница на неё глаза медовые, прикладывает палец ко рту, мол, молчи, а потом снова к ребетёнку повертается. И видит мать, будто блеснуло чего в руке. Серп! Никак и впрямь серп?!
Вскочила Бажена с лавки, крик из груди вырвался. В себя прийти пытается после сна. Глянула на люльку да к ней. Лежит Горислава, как прежде, сопит еле-еле. И такая тихая-тихая.
То сон дурной, страхи бабьи. Первое дитятко, оттого страшится. Слыхала да не раз, как духи злые младенчиков неволят. В лес утаскивают али на поле тонкую кожицу шеи режут. И нет дитя. Тронула детское личико - спит, как ангелок. Успокоилась, вернулась к лавке да снова легла. Только б знала она, что на самом деле свершилось.