- Если ты говоришь, что мне осталось немного, значит, можешь ответить на вопрос.
- Задавай.
- Что ты такое?
Её лицо сделалось немного задумчивым.
- Ты не знаешь, - согласно кивнула она головой, и её глаза зажглись кровью. – Когда Явь и Навь сливаются воедино, появляемся мы. Я помогаю полям колоситься, урожаю быть богатым, но забираю то, что хочу. Можешь называть меня духом, нечистью, но у меня есть имя – Полудница! Покуда люди верят в нас, мы есть.
- Двадцать первый век, дамочка. А ты заливаешь мне про каких-то духов?
- Та, что приходит ночью – Полуночница, - будто не замечала она насмешки. – Она забирает детей и жизни. Бойся её. Это твой самый страшный кошма-а-а-ар.
Развернувшись, Арина направилась в сторону, совершенно не заботясь о том, что на пороге лежит один труп, в доме другой, а Макс пытается выдолбить чёртову дверь, чтобы, наконец, свалить отсюда. Оставалось надеяться, что Лыков спрятался хорошо. Судя по всему, сёстры распределили, кому кто достанется, и Михайловскому можно было выдохнуть хотя бы сейчас. Его очередь придёт с наступлением темноты.
Арина ступала по деревне мягко и неслышно. Кто был в полях, занимаясь урожаем, кто сидел по домам, не высовываясь. Знали все, что страда кровавая идёт. Четыре месяца собирали урожай Арина с сестрой, чтобы потом мерно ждать, когда природа вновь возродится. Давно так повелось. Они давали богатый урожай, погоду хорошую, достаток, а местные верили и поклонялись. Даже теперь выстроили храм. Прежний как сгорел от руки одного из пришлых, так пришлось восстанавливать.
Пошли мужики в лес, вернулись с брёвнами, снова отстроили, портреты с них писали. Красиво вышло, залюбовалась Арина. В храме там и повесили, хотя до недавнего времени идолы их стояли. Только не нравились неотёсанные фигуры Полуднице, а когда Потап, что подрос и кисть в руки взял, портреты им показал, захотелось такой же да в полный рост.
Егор прятался хорошо, даже не чувствовался негде. Если бы слился с ней плотью, было бы иначе. Но будто знал, словно ведал, чем это грозит. А она его выбрала. Услышала в поле стук сердца и сразу загляделась. И он будто тоже что-то почуял, глядя в её глаза. А когда кровь скользнула по лезвию от его неловкого движения, ощутила, как бурлит в ней желание обладать этим мужчиной.
Подошла к храму, прислушалась.
- Как не верить в то, что есть? – послышался один голос. – Среди нас живут, дело своё делают.
- Худое-то дело!
- Отчего ж думаешь, что тебе это решать? Уж столько веков предки верили, не тебе порядок рушить. А коли станешь…
Толкнула дверь Арина. Стоят в нём две девки, глаза от ужаса пучат. Если не в страхе народ держать, совсем разойдутся. Поклоны класть перестанут, молитвы посылать, в храм ходить. Вера иссякнет, а с ней и они сами.
Вошла икона живая, стоит пред ними. Черноволосая сразу на колени бухнулась, вторая глазищами огромными хлопает и стоит.
- Значит, худое дело, - повторила вслед ледяным тоном. Мягко ступила ближе. Засуетилась девка, бросилась на постамент, будто мог он её защитить как-то. Взмахнула Полудница серпом, и упала рыжая бездыханной прям около стола, смотря на Егора своими стеклянеющими глазами, пока из горла её выбегал красный сок жизни, а тело дёргалось в предсмертных судорогах.
- Прибери тут всё, - кивнула Арина второй девке, вытирая серп о сарафан рыжей, и медленно повернулась к столу, будто чуяла, что там кто-то есть.
Глава 18
Девка подскочила, хватая трясущимися руками тряпку, и боязливо подошла к Арине.
- По заслугам ли она получила? – поинтересовалась та, глядя прямо ей в глаза.
- Да, Полудница, - кивнула болванчиком черноволосая.
- Справедлива ли я?
- Как есть справедлива, - склонила голову девка.
- А не видела ли ты парня светлого, что вчера в деревню приехал?
- Нет, - быстро затрясла головой.
- А, может, ты его от меня прячешь? Например, здесь, - обвела рукой свой храм.
- Что вы, нет, ну зачем мне такое. Я вам служу, вам повинна.
- Тогда…
Но договорить ей не удалось. Резкий удар заставил дверь отлететь и удариться о дверной косяк. В проёме стоял Михайловский с топором, опуская на землю правую ногу, которой и толкнул дверь. Его лицо было искажено злобой и ненавистью. Он скалился, пытаясь гневом добыть себе уверенность, как берсеркеры, впадающие в сильное бешенство и исступление.