13 апреля, читая доклад ленинградскому активу, генсек провозгласил курс на индустриализацию:
«Стало быть, очередная и основная задача состоит в том, чтобы ускорить темп развития нашей страны, двинуть вперед вовсю нашу индустрию, используя имеющиеся ресурсы, и ускорить тем самым развитие хозяйства в целом… Но для того, чтобы обновить нашу промышленность на основе новой техники, для этого требуются, товарищи, большие и очень большие капиталы. А капиталов у нас мало, как это всем вам известно… Нам нужно превратить нашу страну из страны аграрной в страну индустриальную, и чем скорее ― тем лучше. Но для всего этого требуются большие капиталы».
С капиталами и вправду было проблематично. Денег в долг Советам никто давать не хотел. Ну еще бы. Ленин и его правительство, захватившие власть на немецкие деньги и не без помощи германского генштаба, самостоятельно вышли из войны, заключили с кайзером сепаратный мир, снабжали его хлебом и золотом, отпустили на родину почти два миллиона пленных солдат, тем самым обозначив себя как фактических союзников Германии. Кроме того, большевики отказались от всех довоенных договоров и обязательств, то есть в первую очередь от необходимости возвращать миллиардные долги по займам, а заодно прикарманили золотой запас Румынии. После этого гордо обижались на Антанту, стремившуюся «задушить Советскую власть».
Кому на международной арене интересно иметь дело с беспределыциками, финансирующими подрывные организации по всему свету с целью разрушить «мир капитала». Как раз в мае 1927 года Великобритания разорвала дипломатические отношения с СССР, когда выяснилось, что всеобщую забастовку английских шахтеров финансируют коминтерновские агенты. Скандал получился грандиозный. (Интересно, как сегодня отреагирует Запад, если российский президент откажется выплачивать ельцинские долги, начнет поставлять оружие в Иран, Палестину, Северную Корею, финансировать «Аль Джихад» и при этом у того же Запада будет просить новые кредиты на развитие военно–промышленного комплекса?)
Выступая на собрании московского партийного актива 13 апреля 1928 года, Сталин подтвердил, что капиталистические страны готовы нормализовать отношения с Советским Союзом при условии выплаты царских долгов и отказа от политики «поддержки освободительного движения рабочего класса других стран». Но тут дело принципа:
«…мы не можем пойти на эти и подобные им уступки, не отказавшись от самих себя, ― именно поэтому мы должны быть готовы к тому, что международный капитал будет нам устраивать и впредь все и всякие пакости…» А мы должны продолжать «вести освободительную внешнюю политику».
Невозможность получения инвестиций на Западе вынудила советское руководство принять идею экономической автаркии с опорой на собственные силы. Впрочем, собиравшийся воевать со всем миром вечно живой Ильич эту идею выдвинул еще весной 1918 года в наброске плана научно–технических работ:
«Наибольшее обеспечение теперешней Российской Советской республике возможности самостоятельно снабдить себя всеми главнейшими видами сырья и промышленности».
Но для всего этого требовались «большие капиталы». Где их взять? Сталин разъяснял: мы не имеем колоний, мы никого не собираемся грабить, мы не можем пойти на кабальные концессии с иностранными фирмами. Остается
«четвертый путь индустриализации, путь собственных сбережений для дела промышленности, путь социалистического накопления».
Более того, Иосиф Виссарионович категорически отвергал предложение левых революционеров в качестве «колоний» эксплуатировать деревню:
«Эта политика не имеет ничего общего с политикой партии, строящей дело индустриализации на основе экономического сотрудничества между пролетариатом и крестьянством».
Он долбил в каждом публичном выступлении об опасности разжигания классовой борьбы в деревне и настаивал на использовании исключительно экономических методов давления на кулака:
«Может показаться, что лозунг разжигания классовой борьбы вполне применим к условиям борьбы на этом фронте. Но это неверно. Ибо мы здесь не заинтересованы в разжигании классовой борьбы. Ибо мы вполне можем и должны обойтись здесь без разжигания борьбы и связанных с ней осложнений… лозунг разжигания классовой борьбы на этом втором фронте не является нашим лозунгом».
Восстановление промышленности велось в основном за счет экспорта сырья. Импортировали паровозы и промышленное оборудование. Ради приобретения валюты распродавали сокровища Эрмитажа, Кремля, музейные коллекции. На недоуменные вопросы западных покупателей, для которых прямо со стен снимали и заворачивали шедевры Боттичелли или Тициана: «Вам не жалко?» ― улыбчивый Анастас Микоян (1895―1978) отвечал: «Ничего, после победы мировой революции все это будет наше» (как известно, Ленин в 1923 году предлагал продать японцам советскую часть Сахалина. Не сговорились в цене).
Возможности индивидуального примитивного крестьянского хозяйства не могли обеспечить задуманных темпов реконструкции. На XV съезде партии, состоявшемся в декабре 1927 года, Сталин продавил решения об ускоренной индустриализации, «чтобы догнать и перегнать передовые капиталистические страны», и создании в деревне крупных коллективных хозяйств.
О насильственном насаждении колхозов речь пока не идет. Речь пока о том, «чтобы мелкие и мельчайшие хозяйства постепенно, но неуклонно, не в порядке нажима, а в порядке показа и убеждения, объединять в крупные хозяйства на основе общественной, товарищеской, коллективной обработки земли, с применением сельскохозяйственных машин и тракторов, с применением научных приемов интенсификации земледелия».
До поры до времени курс на массовую коллективизацию оставался лишь декларацией: на машины и трактора нужны «большие капиталы», с «показом» у партейцев всегда были трудности, основная масса крестьян–единоличников добровольно объединяться и «товарищески» обрабатывать землю желания не изъявляла. Оставались лишь большевистские методы «убеждения», но генсек, пока он боролся с Троцким, был «не заинтересован в разжигании классовой борьбы».
Еще зимой и весной 1928 года Сталин говорил:
«Разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразверстку, раскулачивание и т.д., являются контрреволюционной болтовней, против которой необходима решительная борьба»,
― и выражал надежду, чтобы через три–четыре года колхозы могли обеспечить хотя бы треть поставок хлеба:
«Нэп есть основа нашей экономической политики и остается таковой на длительный исторический период».
Более того:
«Никому так не выгодна теперь новая экономическая политика, как Советской власти».
Однако стремление быстро поднять экономический уровень страны неизбежно вело к идее «Большого скачка». К тому же на Западе начиналась Великая депрессия, потрясшая мировой рынок и создававшая «условия нового революционного подъема». Похоже, в Европе назревала «благоприятная обстановка». Чтобы своевременно оказать помощь пролетариату «отсталых» стран, срочно необходимы были развитый военно–промышленный комплекс и могучая армия, а для этого ― окончательное решение крестьянского вопроса, осуществление полной государственной монополии в сельском хозяйстве, доведение до логического конца ленинской идеи принудительной организации «большинства рабочих и крестьян».
Кстати, Владимир Ильич, задумавший хлебную монополию, хлебную пайку и трудовые армии еще до взятия власти, считал «Декрет о земле» ошибкой, уступкой, сделанной в угоду левым эсерам, помогавшим осуществить Октябрьский переворот. Фермерский путь развития сельского хозяйства отвергался всеми «красными профессорами» безоговорочно. Фермер, по–нашему «кулак», ― классовый враг. К тому же произведенную продукцию, хоть бы и с помощью тракторов и научных приемов, этот мироед, «паук и вампир» непременно желает продать с выгодой для себя. Это подтвердил кризис, по–большевистски ― саботаж, хлебозаготовок 1928 года (товарищ Сталин тогда проехался по Сибири и продемонстрировал местным аппаратчикам свое понимание «экономических мер воздействия» на крестьян, не желающих сдавать хлеб по государственным ценам, предложив лепить им ст. 107 Уголовного кодекса о спекуляции, хлеб конфисковать и перетасовать излишне мягкотелые прокурорские кадры: