После вторжения поляков на территорию УССР, Квитковского утвердили в должности командира роты, Лебидя – командира взвода.
Вместе с поляками полк, в котором служили Квитковский и Лебидь, вошел в Киев.
Лебидь планировал отправиться на побывку в свое село Медвин, которое расположено в 150 км от Киева. Однако его планам осуществиться не удалось.
В начале июня 1920 года Красная Армия перешла в решительное наступление. 11-го июня большевики вошли в Киев, а остатки петлюровцев бежали на Волынь.
“Самостоятельные” боевые действия петлюровцев продлились не более двух недель.
В роте Квитковского осталось меньше десятка человек. У всех было одно мнение – уходить по домам. Попрощавшись с остатками роты, поблагодарив за службу, Квитковский вместе с Лебидем отправились в родные края – они земляки: Квитковский из Звенигорода, а Лебидь из Медвина Каневского уезда.
Капитан Квитковский, а с ним и сотник Лебидь, не стали дожидаться, когда подчиненные их арестуют и передадут в руки командованию большевиков и бежали в направлении Каменец-Подольска, последнюю резиденцию верховного главнокомандующего войск Украины Семена Петлюры. По территории, которая уже была занята войсками красных, они пробирались, одетые в поношенную крестьянскую одежду, в обличье зайдов (сезонных наемных рабочих).
Однако Квитковскому и Лебидю попасть на прием к верховному главнокомандующему не посчастливилось. Петлюра с остальными членами Директории бежал в Польшу.
II
Квитковский лежал на соломе в сарае на берегу реки Гнилой Тикич и смотрел в щелку на пепельное равнодушное небо – оно у самой земли стелило на ночь тучи, на которую он вернулся. Он радовался, что вернулся в родные места, где родился, на звенигородскую землю.
За сараем послышался топот человеческих ног и разговор.
Через огороды, позванивая уздечками, прошло двое пожилых крестьян.
- Берегли, берегли коня, не уберегли, увели его, сволочи! – говорил один из них. – Эт, сволочи, черти бы их позабирали.
- Теперь хоть на самого себя эту сбрую натягивай, - потряс уздечкой седобородый и вдруг, словно кидаясь очертя голову в омут, изрек из груди крик души – Господи, хоть бы уже красные пришли! Смилуйся, Господи!
- Эт! – махнул корявой рукой низкорослый. – Мужику всякая власть на погибель.
- Зато землю дают!
- Эт, кому дают, а у кого и забирают.
- У нас не заберут. Нет у нас ее, земли.
“Не здорово живется мужикам, - тихо проговорил про себя Квитковский. – Напуганы, боятся белых, боятся и красных. Одни приедут и нажитое у них отберут, другие приедут – тоже отберут, не отдашь, так отнимут”.
Впрочем, Квитковский и жалел и завидовал крестьянской судьбе. Какая бы ни пришла власть, а этот залатанный мужичок останется в родной деревне, хоть в плохоньком, да в родном закутке, и глядишь, дождется своей земли, да еще и сам, сукин сын, большевиком станет. А что с ним будет, с Квитковским, что его ждет в ближайшее время.
Квитковский не раз с ужасом заглядывал в будущее и не видел пристанища для своей души. И в самом деле – куда ей было деваться? Поляков он ненавидел, большевиков боялся.
III
Сухо стукнул деревянный засов, двери открылись, и в потоке предвечернего света в сарай, пригибаясь, вошел спутник Квитковского Лебидь. Даже плохонькая одежда, облезлая баранья шапка и рыжие залатанные сапоги не уродовали крепкой, коренастой фигуры сотника. У него было загорелое, обожженное солнцем, чуть скуластое лицо простого деревенского парня, у которого только и красы, что свежие, по-юношески припухлые губы да диковатые темно-серые глаза, которые и улыбаются с затаенной тоской. Черт его знает, что кроется в этих больших глазах: тоска по земле или по родным, которые часто ему снятся. Он из Медвина – волостного центра Каневского уезда. Окончил Медвинскую высшую начальную школу. С началом мировой войны был направлен на ускоренные четырехмесячные курсы, и вместе с другими медвинцами получил звание старшины. Прошел горнило всех войн на Украине, но смог только и изменить звание старшины на сотника.
- Каковы успехи, сотник? – спросил Квитковский, поднимая над соломой слишком тяжелую для его шеи голову.
- Хитрит хозяин. Живет не бедно, но продукты для нас давать не хотел. Предлагал ему деньги украинские, советские и керенки - не брал. А от заприметил на мне под фуфайкой офицерское снаряжение (портупею) и предложил взамен нее буханку хлеба, кусок сала. Пришлось обменяться.