Крыса скрылась из виду. Взгляд Гарди скользнул по испещренному воронками внутреннему двору крепости, пальцы коснулись борозд и вмятин на обломках известняка. Вокруг было тихо и пустынно. Кристиан отыскал ступени и взошел на крепостной вал.
— Сон павших и горечь выживших.
Позади, на расстоянии не более шести футов с пистолетами в обеих руках стоял рыцарь Большого Креста Лакруа. Оттуда он не промахнется.
Гарди медленно повернулся.
— Я не вижу в ваших глазах и тени вины.
— И не увидите.
— Вы стоите там, где на кольях покоились головы моих друзей и собратьев.
— То были не мудрые головы.
— Зато смелые и благородные. — Гарди покосился на дула пистолетов: — К чему вам оружие?
— Я буду казнить вас.
— Значит, де Понтье не был предателем.
— Смерть шевалье де Понтье ничего не меняет. Он и приор Гарза, сами того не ведая, исполнили свое предназначение. Они привлекали к себе внимание, подогревали конфликты и сеяли вражду, под покровом которой я сумел утаить мои истинные намерения и поступки.
— Вы раскрыли себя.
— Я сам выбрал место и время, а мертвецы не выдают секретов.
— Ваши усилия тщетны. Орден спасен, турки бежали.
— Сулейман не станет мириться с поражением. Через год его войско вернется с новыми силами. Стены Биргу и Сенглеа разрушены, рыцари перебиты, а вы с Ла Валеттом будете по разные стороны жизни.
— Вы затеяли долгую игру.
— Есть другой выход?
— Выход — честь, преданность и верное служение, но не предательство.
— И это говорит падальщик, шакал, что бегает за львиным прайдом, питаясь объедками и чужим горем.
— Предатель!..
— Свою родину я не предавал.
— Вы заключили сделку с врагами.
— Турция в союзе с Францией, а Франция враждует с пиратами, которые угрожают торговле и мирному равновесию и навлекают на наши берега гнев самого султана.
— Орден защищает Европу и все христианство.
— Орден защищает только себя и богатеет за счет набегов, пренебрегая чужими интересами.
— Вы были собратом Ла Валетта, неотступно следовали за ним, сражались вместе на Родосе и перенесли знамя святого Иоанна на Мальту.
— Человек способен учиться на ошибках и постичь, в чем состоит его самый главный долг.
— Ручаюсь, исполнение такого долга хорошо оплачивается.
— В 1307 году храмовники стали бесполезны, и король Филипп приказал ликвидировать орден. Так и по приказу короля Франциска I орден госпитальеров должен был сгинуть, а ныне он сам пришел в упадок.
— Вы верите, что султан возьмется защищать границы Франции?
— Мы подписали соглашение.
— Вы едите из одной тарелки с дьяволом.
— Нам виднее, юный Гарди.
Длинные стволы пистолетов наклонились. Мгновение — и грянет выстрел. Гарди внимательно смотрел в лицо старому рыцарю, выискивая намеки, силясь понять, сопоставить с виду невинную внешность с прозвучавшим признанием.
— Ваши раны быстро затягиваются.
— Они поверхностны. Я нанес их себе сам, чтобы попасть в лазарет и не участвовать в битве.
— Там вы и встретили Ла Валетта.
— Там легче было делить с ним трапезу. И вновь травить.
— Вы дали клятву защищать орден и веру.
— Нашими поступками руководят жестокие обстоятельства нынешней эпохи. Мальта принадлежит Испании и находится под покровительством римского папы. Остров не дает моей стране никакой выгоды. Но я дарю его туркам, чтобы мы могли мирно жить и благоденствовать.
— Здесь погибли тысячи, Лакруа.
— Война и жестокость часто ходят парой.
— И вы не раскаиваетесь?
— Я раскаиваюсь лишь в том, что не убил вас раньше.
— Это вы предупредили турок о плывущем в Сент-Эльмо подкреплении? Вы взорвали пороховой склад? А янычары в казематах тоже ваша работа?
— Вы назвали далеко не все.
— Фра Роберто предупреждал, что мотив укажет на злодея.
— Он умен для пьяницы и, как я слышал, хорошо стреляет из арбалета.
— Вы не заслуживаете даже презрения.
— А ваш друг Юбер не заслужил и достойной могилы. Он так легко последовал чужим советам.
— Стреляйте, Лакруа. Я не желаю стоять с вами рядом.
— Что ж, мирская суета и без вас утомительна.
Не дрогнув, Кристиан смотрел на Лакруа. Он подумал о павших и живых воинах, о Марии и ребенке. Что ж, они останутся в живых, а он увидел победу и услышал праздничный звон колокола Монастырской церкви. Страха не было. Крики матери и сестер стихли, а несбывшиеся мечты и надежды юности больше не жгли грудь. Воцарилась тишина. Двадцать два года истекли.