Прошло три недели, как уехал отец, и вестей от него не было, не приезжала обещанная бабушка, и мама все чаще являлась во сне. Она говорила Кольке: «Подожди еще немного, сынок… Еще немного… — Она листала знакомую книжку. — Еще немного, мы почитаем…» Она исчезала в туманной дымке, а он, проснувшись, долго тер глаза.
— Кем ты хочешь стать? — спросил его как-то Сашка.
— Поэтом, как мама, — ответил он.
— Ты сочиняешь стихи?
— Еще пока нет, — засмущался Колька.
Брат потрепал его своей грубой ладонью по голове и с улыбкой заметил:
— Ничего. У тебя все еще впереди…
И так он сидел на берегу и думал о жизни. Неподалеку старичок мадьяр в диковинной шляпе на голове тихо похрапывал с удочкой в руках. А Колька с интересом наблюдал, как дергается на воде поплавок.
Вдруг старичок встрепенулся, разбуженный шумом мотора — автомобили здесь редкие гости, — и громко выругался по-своему то ли на себя самого, то ли на рыбку, ловко проглотившую червяка.
Мотор заглох. Колька услышал, как его окликнули. Он обернулся. Со всех ног к нему бежала бабушка.
В этот день дворянка Тенишева дала волю своим чувствам. Когда ее усадили во главе семейного стола и подали борщ, она сказала речь:
— Мой сын, конечно, не ангел, но так, значит, предначертано свыше и надо смириться. Надо есть, что дают, это в аллегорическом смысле, — пояснила она, но больше не выдержала назидательного тона и прослезилась: — Я тебе, Наташа, так благодарна! Так благодарна! За то, что приютила Кольку!
Наталья Максимовна только улыбалась да кивала в знак согласия.
А отец шепнул ему на ухо, когда все встали из-за стола:
— Завтра увидишь маму!
И он каждые пять минут бегал в гостиную, смотрел на часы: «Когда же наступит завтра? Когда наконец?»
Завтра наступило довольно скоро.
В страшном нетерпении он прыгнул в машину отца и ерзал на заднем сиденье.
— Ты смотри, так штаны протрешь! — засмеялась бабушка и не удержалась — поцеловала его.
Они покатили в большой город под названием Будапешт. Туда отец перевез маму долечиваться.
Он не сразу узнал ее в легком сиреневом халатике во дворе неказистого старого здания больницы, среди каштанов и лип. Мама совсем исхудала, лицо было бледно-желтым, взгляд стал очень медленным и речь — тягучей, как неживой. Нет, она совсем другая приходила к нему во сне. Он долго не мог привыкнуть к этой маме. А когда сели на скамейку и она обняла его за плечи, он спрятался у нее под мышкой, но оставил на поверхности один глаз, чтобы неотрывно смотреть на маму, изучать этот неподвижный взгляд, следить за движением губ. Как бы она ни менялась, он все равно ее любил.
Мама время от времени крепко прижимала его к себе и целовала в макушку.
— А я научился читать! — первым делом похвастался Колька.
— Сам научился?
— Бабушка немножко помогла.
Он что-нибудь вспоминал и тут же врывался в родительский разговор, чтобы не забыть, чтобы непременно рассказать маме. Раньше он получил бы за это приличную взбучку: «Не лезь, когда взрослые разговаривают!» Сегодня ему все прощалось. Необыкновенный был день.
А родители между тем решали жизненно важный вопрос — вопрос будущего Кольки и вообще их семьи.
— Я не хочу, чтобы вы туда возвращались, — сказал отец.
— Прикажешь поселиться в одном доме с Наташей?
— Зачем же так? Мы можем купить виллу где-нибудь в Андалусии, на берегу моря. Отдадим Кольку в престижную школу или наймем учителей. Будет говорить по-испански. Разве плохо?
— Нет, — твердо заявила она. — Не будет этого. Будет другое — Бермудский треугольник.
— Не понял.
— Ты начнешь разрываться между Венгрией, Россией и Испанией. А так как Венгрия ближе, мы с Колькой тебя вообще не увидим. — Она с мольбой посмотрела на отца. — Ради Бога, Володя, не делай этого! Я хочу быть с тобой. Всегда. Мы вернемся обратно. Правда ведь, Колька, ты хочешь домой? — перевела она взгляд на сына.
— Хочу, — неуверенно пробормотал он и тут же объяснил свою неуверенность: — Если в тебя там больше не стрельнут!
Мама плакала на прощание, но они клялись приезжать каждый день.
Потом отец повез его в зоопарк.
А вечером Колька забрался к нему в постель и прочитал целую страничку из захваченной из дома книжки о том, как разоблачили волшебника Гудвина и дома, улицы, фонари и мосты в Изумрудном городе оказались серыми, обыкновенными. Волшебство кончилось, вернее, не было никакого волшебства, только обман.
Он больше не боялся отца. Он его любил. Ведь отец выполнил все свои обещания.