Черт бы подрал их любовные коллизии! У шефа в Венгрии живут жена и старший сын. Сколько это может продолжаться? Не в первый раз Гена задавался таким вопросом. Зачем он столько лет содержит эту, свою первую, которую не любит, которая ему чужая? Пора бы уже разобраться в собственных чувствах! Ведь не маленький! Балуев слишком уважал Кристину, чтобы судить об этом объективно.
«Да что я, в самом деле, привязался к нему? — в который уже раз остановил себя Гена. — Мне бы со своей благоверной разобраться!»
С женой, Мариной, накануне опять повздорил. Задолбала его ее вегетарианская пища! Он и так в последние дни весь на нервах. Приходит домой голодный как волк, а она его капустой свежей кормит. За козла его держит? Дети голодными бегают — мама, видите ли, ударилась в гороскопы и народную медицину. Проводит лечебное голодание, убрала из рациона все животное. «Скоро одуванчиками питаться будем!»
От жены он вновь возвращается к тяжелым думам о делах.
О том, что Стародубцев, их опасный сосед, что-то замышляет, он узнал из верных рук. Человек, который сообщил ему это, работает у Стародубцева, и Балуев поклялся, что имя его никто не будет знать, пока он жив, даже шеф. Но и до этой малоприятной информации у Геннадия Сергеевича имелись свои опасения насчет Стара, о которых он докладывал шефу месяц назад. Балуева тогда насторожило убийство поэта. «Зачем? — недоумевал Гена. — Можно было обойтись без крови. Да, безусловно, он здорово навредил всем. Но сделал это, не подумав, от отчаяния. Парень сильно нуждался. Ему надо было протянуть руку. Найти теплое местечко, и он тогда не только бы заявление забрал, а в ногах бы у нас валялся! Стар поторопился».
Шеф выслушал своего помощника, как всегда, с надменной улыбкой.
— Где доказательства, что люди Стара пришили поэта? Ты проводил расследование?
— Нет, — опустил глаза Гена — не выносил, когда на него смотрели, подозревая во лжи. — Но я знаю точно, — твердо заявил он.
Лицо шефа помрачнело. Он задумался, а потом спросил:
— Зачем, по-твоему, он это сделал?
— Хотел нас припугнуть. — Гена сам не знал, как у него вырвалось такое.
— Каким образом?
— Поэт был его старым, школьным другом.
— Да, я что-то слышал об этом, — припомнил шеф.
— Стар как бы показал нам: вот, смотрите — я могу расправиться даже с близким мне человеком, а значит, способен на все.
— Не лишено смысла, — согласился шеф. — Вполне допускаю, что у нашего друга синдром Иеффая. Древний герой запугал врагов тем, что принес в жертву собственную дочь. — Шеф любил углубляться в иудейские древности, но рассказ на библейские темы закончил прозаично: — Не верю, Гена. У меня с ним пакт о ненападении.
— Мало ли примеров в истории, — пожал плечами Балуев.
Шеф не желал больше говорить на эту тему. Аудиенция была закончена. Гена направился к двери, и в спину ему прозвучало:
— Кристине — ни слова об убийстве Кулибина. Она ничего не должна знать.
— Хорошо, — пообещал помощник, удивленный даже не тем, что это, оказывается, тайна, сколько тем, что шеф помнит фамилию поэта.
— Геннадий Сергеевич, прибыли! — Шофер улыбнулся: сам, мол, спишь, а меня ругаешь!
Он настолько ушел в себя, что не заметил, как они приехали и с минуту простояли перед домом Кристины.
В Венгрию весна приходит куда раньше, чем на древнюю, историческую родину мадьяр. Они были не дураки, эти древние венгры, когда тысячу лет назад покинули Урал и потопали в Центральную Европу.
Владимир Евгеньевич Мишкольц сидел на крыльце своего «замка» с красной черепичной крышей, наслаждался ласковым солнцем и вдыхал полной грудью аромат степных трав. Он проснулся еще затемно. Накормил лошадей. Разбудил Шандора, то есть своего пятнадцатилетнего сына Сашку. Они собрались сегодня в путешествие. Программа намечалась интересная. Во-первых, встретить рассвет над озером. Во-вторых, отобедать в старинной корчме. Такую корчму когда-то содержали предки Мишкольца. В-третьих, заночевать в замке вампирши графини Эржбеты Батори. Эти места славятся своими вампирами.
Наталья Максимовна, жена Мишкольца, не была сторонницей подобных мероприятий. Она начала ворчать загодя, когда ее попросили выстирать подобающую случаю экипировку — одежду чикоши, венгерских гайдуков.
Наташа ворчала каждый раз, когда он приезжал. Для него у нее не было ласковых слов. Такой вздорной бабой она была всегда, сколько он ее помнил. И, если бы не жгучая привязанность к сыну, век бы ее не видел.