Володин от обуревавшей его радости был готов не только потерпеть с приемом пищи, но и вообще без него остаться. Его ни в чем не подозревали. То есть, вообще ни в чем. Для медиков он был чертовски везучим здоровяком из прибывшего в полк маршевого пополнения, в чью лодку ночью на Неве попал снаряд. И все, кто там был, сгинули в ледяной апрельской воде. Кроме Володина.
«Хотя бы где-то мне повезло!» Нева, плацдарм, апрель и беспогонное обмундирование — он начал догадываться, где и в каком году находился. Но эти догадки требовалось проверить — вдруг вокруг было не прошлое, а параллельная вселенная.
Если он сделал из слов Аграчева и Оленьки правильные выводы, а превратно их истолковать было сложно, то погибшие ночью на переправе бойцы изрядно облегчили для него легендирование. Ему даже искать документы и называться чужой фамилией не нужно было. Прибывшее в дивизию маршевое пополнение раздали по полкам, на переправе часть бойцов погибла, но погибла она до того, как людей успели внести в списки части. Именной список маршевой роты, конечно же, остался, но остался он в штабе дивизии. То есть на другом берегу.
В худшем для Володина варианте в полк должны были отправить другой — предназначенной на его пополнения команды. В лучшем — без какой-либо бюрократии звякнуть по телефону в штаб полка о числе людей и заполнить строевую записку. И в том, и другом случае он уже мог как-нибудь выкружить. Сослаться на ошибку писаря или там неизвестного ему лейтенанта, поставившего Володина не в тот строй, например. Кто будет ради простого бойца разводить бюрократию и сверять разные списки? Кому он в штабе дивизии или даже полка на х…й нужен? Если, конечно, перед «прибывшими с ним» маршевиками не спалится. Что, в принципе, обходилось на раз. Могли ведь какого-нибудь тыловичка или Кронштадского морячка списать в пехоту напрямую, а не через запасный полк и в самый последний момент включить в команду?
Как заключил Володин, свою чуждость спрятать все равно не получится, так почему бы ему не стать матросом с какого-нибудь химсклада Балтфлота № 0451, выпнутым в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию чтоб не смущал начальство? Типа как слишком умный. И с чуждым происхождением — на случай, если кто-то решит копнуть чуть глубже. Хотя полноценной проверки это, конечно, не выдержит.
Лампу в блиндаже не оставили, вместо нее нашлась изготовленная из латунной гильзы малокалиберного снаряда коптилка — примитивный светильник с вставленным в обрезанную и сплющенную гильзу фитилем.
В стопе барахла обнаружились: ношеные, немного рваные и довольно грязные стеганые ватные штаны и такой же ватник; кожаный поясной ремень на одном шпеньке; чистая гимнастерка на размер больше, чем ему требовалось, с лысыми малиновыми петлицами без эмблем и дырой под правым нагрудным карманом, вокруг которой виднелось пятно плохо замытой крови. Их дополняли изрядно растянутая, но тоже чистая серая балаклава[5], две стиранные байковые портянки и пара кирзовых сапог, тоже на размер больше чем надо.
—Борис Михалыч, я вас обожаю! — обрадовался Володин. На месте Аграчева о простом бойце, причем даже не его подчиненном, так побеспокоились бы немногие. Врач, ну или же Оля, даже с размерами угадали. Больше, не меньше.
—Хороший человек наш товарищ военврач, — подтвердил сидевший на нарах у печи пожилой санитар, вернувшийся в блиндаж после ухода начальства. Дядька, похоже, после ночного дежурства надеялся в нем потеряться и спокойно поспать пару лишних часов.
—Старый, тебя как звать-то? — переключился на него Володин.
—Александр я! — представился санитар.
—А по отчеству?
—Минеевичем буду! — говор мужика был очень похож на лукашенковский. — Значит…
—А меня Денисом звать, — представился натянувший на себя тельник Володин, осматривая ватные штаны. Штаны как штаны, дешевка — без наколенников, хлопчатобумажный верх, внутри бязь, стеганые, с боковыми карманами. Мочой и говном вроде бы не воняли. Но это неточно. — Мыло и подменку, не знаешь, где можно добыть? Постирать теплуху хочу, пока время есть. Врач сказал, что он меня завтра утром в роту отправит. Если не слягу.