Дело доходило до того, что некоторые рьяные критики, и как раз из молодежи (см. «Молодая Гвардия» № 2 – 1926 г.) прямо требовали запрещения книг, как «оскорбляющих светлую память усопшего поэта». Тов. Сосновскому, конечно, следовало бы упомянуть предшественника нынешней борьбы с есенизмом.
Тем более, что мои выводы об опасности еще одной стороны есенинского творчества – тяга к отчаянию, к самоубийству, совпадают, напр., с заявлением Безыменского в статье «Прошу слова, как комсомолец». Там он говорит:
«Но может ли партия не видеть, что это увлечение отзывается на молодняке не только огромным тиражом есенинских томов, но и достаточно устрашающим количеством самоубийств», и дальше добавляет: «Есенин – яд».
Но даже Безыменский все время оговаривается, что борьбу, дескать, следует вести только против есенинщины, (а не Есенина), что Есенин «безусловно значителен».
Однако, нелепо бороться против какого-либо течения, не задевал его корня, его истока. Это похоже – увы! – на небезызвестный в литературе случай с Угрюм-Бурчеевым, пытавшимся «прекратить течение реки», навалив в нее мусору.
Тогда как я утверждал, что творчество Есенина вредно и разлагающе от самого своего основания. Продолжаю это утверждать и теперь. Полумерами ничего нельзя достигнуть.
О «полезности» есенинских стихов не решаются теперь говорить даже самые заядлые есенинцы. В лучшем случае они пытаются «смягчить выражение», квалифицировать своего кумира, как «не слишком вредного» (Оксенов). Но, на мой взгляд, такие компромиссы сейчас вряд ли терпимы.
Призыв тов. Сосновского вполне своевремен.
А его (и вероятно многих) оплошность – пропуск моих статей в ряду «антиесенинской» литературы, – я восполняю, вторично выпуская мою книгу о «Новом Есенине», слегка лишь дополненную, соответственно требованию момента.
[Далее до слов «ко всей лирике Есенина» включительно следует текст брошюры «Новый Есенин»]
И мы не думаем, чтобы этот пафос смерти и дебоша был уместен в настоящее время. Разве это нужно сейчас читателю? Разве подобные «надгробные рыдания» могут вдохнуть в кого-либо бодрость и мужество, столь необходимые в суровых условиях строительства и борьбы переходного времени?
Нет, нет и нет!
И я неоднократно указывал на опасность есенинских тем для современной молодежи. В частности, в «Чорной тайне Есенина» я провел психиатрический диагноз есенинской болезни, особенно ярко выразившейся в его посмертной поэме «Чорный человек».
Ни для кого не секрет, что безумие (как и хулиганство!) – вещь весьма заразительная. В частности, есенинская белая горячка и последствия ее: мания преследования, чорная меланхолия и, как завершение, самоубийство, – уже заразили достаточное количество неуравновешенных людей.
Я, буквально, кричал об этом еще тогда, когда каждое слово против Есенина приравнивалось к кощунству. В самом деле, во второй книге «Молодой Гвардии» решительный критик А. Кулемкин требовал, чтобы по отношению к моим книгам были во время приняты меры, дабы следующую «продукцию» (речь идет о статье в сборнике Пролеткульта «На путях искусства») «не выпустили в свет».
Милый наивный Кулемкин! Ваши слова, разумеется, остались втуне. Не только эта моя «продукция» благополучно появилась, но и мои мысли, столь возмутившие Кулемкина и Кº, стали теперь общедоступной истиной.
Борьба против Есенинской, а не моей, «продукции» ведется по всему фронту общественности.
Но пока эта борьба еще недостаточно решительна, ее следует усилить и заострить. Книги Есенина не должны больше наводнять литературный рынок, отравляя умы молодежи.
Об этом я кричал еще при жизни Есенина. Тогда же была написана «Декларация об Есенине, есенистах и есенятах». Она была сделана мной еще в сентябре 1925 г., чем и объясняется ее крайне резкий тон, вследствие чего я не находил возможным обнародовать ее в первые месяцы после смерти Есенина, – уши читателя, вероятно, не выдержали бы такой «нагрузки». В настоящее время печатаю особенно важные параграфы из этой декларации:
«1. Певец собачьей старости, поэт всевозможного старья и рухляди – Сергей Есенин объявился как раз тогда, когда всю эту дрянь начали выкидывать. 1917–1921, – вот годы Есенинского дебошного расцвета.
2. Потребители Есенина – потомственные почетные коптители неба и плакуны над „Московскими Русями“, а также, а) народничествующие любители „мужичка“ и „шансон рюсс“, б) слюнявая интеллигенция, оглушенная революционной дубинкой, в) вообще клопье, тараканье и паучье…