Дзюба нащупал на поясе револьвер, сгреб его и разжал пальцы и дрожь их припрятал за воротом рубахи (давит, давит ворот… жид проклятый… какой выговор французский… пристрелить, как собаку) и обратился к Бужаку, к сотникам, не глядя на них:
— Шкандыбайте, хлопцы. Я уж с ним поговорю — и невесело через силу рассмеялся.
Пришедший надел очки и обхватил колена сухими руками, острой бородкой поддавшись вперед:
— Теперь другое дело. Теперь мы можем поговорить.
Дзюба поглядел на Марину, та опустила голову, — упали руки, упала тень от ресниц на побледневшие щеки.
Пришедший поймал взгляд Дзюбы и проговорил:
— Мадам может остаться. Мадам не помешает нам, — и снова мелькнула рассеянная улыбка.
Марина покраснела, — в угол дивана обратно уполз комок, но уже трепещущий, ожидающий и потрясенный.
— Кто вы? Как вас зовут?.. — с усилием спросил Дзюба.
— Марат.
— Жидов с такими именами не бывает.
— Я анархист.
— Вы жид, — крикнул Дзюба. — Это по носу видно.
Марат поглядел на свои руки и вскинул глаза:
— Да, я был зачат евреем. В прошлом — меня звали Меерович. Но мир треснул. Меерович теперь пустой звук, клопиная шкурка. Марат — это труба, возвещающая новую эпоху. Марат — это осьминог великой идеи: восемь щупальцев вокруг всех частей света, сжать земной шар и как детский глобус опрокинуть его.
— Вы странный жид, — чуть мягче сказал Дзюба.
— Такой же, как вы украинский батько.
— Я повешу вас, — гаркнул Дзюба. — Я всех жидов вешаю.
— И это ваша задача? — раздумчиво проговорил Марат. — Я вам дам другую.
— Почему вы заговорили со мной по французски? Кто вам сказал, что я не…
Марат, как бы защищаясь от нападения, заслонился рукой;
— Не надо об этом.
— Что вам, наконец, нужно от меня? — грубо рванул его Дзюба за край пыльного френча.
Марат медленно освободил свой френч и сказал:
— Не надо лишних телодвижений. Мы одни и можно оставить пейзанские замашки. От вас? Все. Я пишу книгу об анархии. О новой, еще никому неведомой. Каждую строчку моей книги надо претворить в жизнь. Мои формулы должны обратиться в живоносные артерии. Мои формулы должны начать пульсировать. В них есть математика, но нет крови. Мои выводы нуждаются в проверке.
— А я вас все-таки повешу, — медленно сказал Дзюба. — Я ненавижу все: Россию, мужиков, книги, нашу дворянскую белую мразь, красных пророков из газетной подворотни, жидов, теории.
— И себя? — так же медленно спросил Марат.
— И себя — качнул Дзюба сизым костяком, направляясь к выходу и вдруг громко захохотал, шершаво, точно горло струпьями обросло: — Проверка? Будет проверка — и опрометью высунулся по пояс в окно, гаркнув бешенно: — Митька, подать мне «Могильщика». Живей!
И снова на диване встрепенулся комок: Марина вскочила на ноги, но уже шел Дзюба назад от окна, — и нехотя, грузно попятилась Марина.
Дзюба подошел к Марату и смерил его с ног до головы:
— Слушайте вы, тщедушный осьминог…
— Да, это правда… — улыбнулся Марат, и от этой полу-виноватой, полу-смущенной улыбки лицо его стало похожим на лицо самого обыкновенного еврея-экстерна, из тех, что когда-то сдавали латынь при округе и, пламенея, робко бормотали: rosa, rosae, rosis. — Я действительно ростом не вышел.
— Так вот… Пульсация формулы? Так вот: вы на коня, я на коня. Кругом Белого-Крина. Я обгоню — висеть вам, вон там, где уж висят у меня ваши родичи. Вы обгоните — не трону. И… и… и даже поговорим. Честно предупреждаю: мой конь зверь. По шерстке кличка: «Могильщик». Загонит вас в могилу. Идет?
Марат потеребил бородку, задумчиво обвел комнату ушедшим в себя взглядом, на короткий миг задержал его на Марине, — точно запнулся или что-то вспомнил и сказать хотел, увидав застывшее в скорби лицо, — и ответил:
— Хорошо. Я согласен. Это мной не предусмотрено было. Но это в роде иллюстрации к моему тезису о примате личности. В первой главе моей книги, раздел второй…
Мечта Анархии.
Гнедая кобылка, низкорослая, на привязи мирно пощипывала траву. Марат и Дзюба вышли на крыльцо. Позади, как бы собранная в один тугой узел, кралась Марина, при каждом движении Дзюбы осторожно откидывалась назад, чтоб снова и снова неотступно, по кошачьи, бесшумно продвигаться.
Дзюба глянул в сторону кобылки:
— Ваша? Как зовут?
Задорно, как почудилось Дзюбе, сверкнули очки:
— «Мечта Анархии».
Дзюба вспыхнул:
— Жидовская мечта. Дрянь кляча. Ей бы лапсердак вместо седла и зонтик взамен мундштука. А-а-а! — Дзюба всем корпусом выдвинулся вперед и жадно облизнул губы. — А-а-а, моего ведут, зверюгу мою.