– На этот счет нет медицинского заключения.
– Упаси бог! – сказал Уинтроп.
Скофилд выключил телевизор. Пребывая в других странах, он несколько лет не видел американских программ и был уверен, что не захочет смотреть их в будущем еще столько же лет. Был, правда, короткий период, когда он приезжал на рабочее совещание. Тогда он включал телевизор, но без особой охоты, и вовсе не потому, что предпочитал, чтобы новости преподносились серьезным тоном в тяжеловесной манере. Просто репортажи о войнах и насилии, перемежаемые смешками и ехидными комментариями, вызывали у него какие-то странные ощущения. В любой момент он ожидал, что ведущий плюнет в участника телепередачи или макнет блондинистого пустопорожнего критика носом в чернильницу.
Он посмотрел на часы. Стрелки показывали час двадцать. Амстердамское время – он так и не перевел стрелки. Он знал, что сейчас семь двадцать. Ему было назначено явиться в Госдепартамент к восьми. Странно было не то, что встреча назначена на вечер – его коллеги обычно приглашались в это время, – а то, что именно в Госдепартаменте. Было принято, что сотрудники его уровня собираются на совещания на явочных квартирах где-нибудь за городом или в маленьких гостиницах, расположенных на окраинах Вашингтона. Но никогда в самом административном здании. Во всяком случае, туда не приглашали тех, кому предстояло затем выехать за пределы страны в качестве резидентов. И потому Брэй знал, что его не собираются посылать вновь. И отозвали назад с единственной целью – предложить отставку. Двадцать два года он находился в отсутствии. Бесконечно малый отрезок времени, в котором спрессовано все, что он знал, понял, отобрал для себя, все, чему научился.
Он ожидал, что будет реагировать болезненно, но ничего похожего не происходило. Словно он был всего лишь наблюдатель, а не участник событий. Вот он смотрит на белую стену, где движутся, перемещаются какие-то фигурки; происходящее неминуемо завершится, и он – зритель – увлечен действом, но не вовлечен в него. Ему просто невероятно любопытно, чем это кончится. Как они это обставят?
Стены в кабинете Дэниэла Конгдона, помощника госсекретаря США, были окрашены в белый цвет. Довольно приятно, подумал Скофилд, слушая вполуха монотонное повествование начальника. Лица бесконечной чередой проплывали перед его мысленным взором: вот одно в фокусе, затем другое, которое мгновенно сменяется третьим. Знакомые и забытые, смотрящие в упор, задумчивые, плачущие, смеющиеся, лица уходящих из жизни, умирающих… смерть… маска смерти…
Его жена. Пять часов дня. Унтер-ден-Линден.
Фигурки мужчин, женщин, бегущие, застывшие на месте. Облитые лучами солнца, стоящие в полумраке.
А где был он? Его не было там, среди них.
Он – зритель.
И вдруг все прервалось, он превратился в участника, но все еще не был уверен, что расслышал сказанное. Что сказал этот равнодушный, хорошо владеющий собой человек? Берн? Швейцария?
– Прошу прошения, я не понял…
– Эти деньги будут положены на ваше имя, поступления предполагаются ежегодно.
– В дополнение к моей пенсии вне зависимости от того, какая сумма будет мне назначена?
– Да, мистер Скофилд. Что же касается размеров пенсии, то ваша служебная деятельность оценена по заслугам. Вы получите максимальное пенсионное содержание.
– Как великодушно!
Это и вправду великодушно. Скофилд мгновенно подсчитал в уме: его годовой доход будет составлять пятьдесят тысяч долларов.
– Чистейшей воды расчет. Эти деньги удержат вас от соблазна заработать на издании ваших мемуаров в виде книг и статей, посвященных событиям вашей жизни и работы в качестве сотрудника отдела консульских операций.
– Понятно, – протянул Скофилд. – За последнее время вышло в свет немало этого добра. Марчетти, Снеп и другие… Верно?
– Совершенно верно.
– Вы хотите сказать, что, будь и на их счетах определенные суммы, они не написали бы того, что все-таки написали?
– Побудительные мотивы бывают различны. Но мы не исключаем такую возможность.
– Так исключите! Я знаю этих людей.
– Вы отвергаете предложенные деньги?
– Нет, черт возьми! Я возьму их. Когда я решу писать свои мемуары, то вы будете первый, кто об этом узнает.
– Я не советую вам, мистер Скофилд. Это запрещено. Вас неминуемо приговорят к сроку заключения.
– А если вы проиграете в суде, то могут последовать иные пенитенциарные меры. Предположим, выстрел в голову, например, когда я буду проезжать в машине… Или что-нибудь еще в этом роде.
– Законы справедливы, мистер Скофилд, и я не могу представить себе то, о чем вы говорите.
– Зато я могу, мистер Конгдон. Загляните в мое досье. Я проходил обучение вместе с одним парнем из Гондураса. Я убил его в Мадриде. Он был родом из Индианаполиса, и его звали…
– Меня не интересует прошлое, мистер Скофилд, – резко прервал его Конгдон. – Я хочу лишь, чтобы между нами было полное взаимопонимание.
– Оно есть. Можете не беспокоиться. Я не пойду против безопасности. У меня больной желудок. К тому же я уже не тот храбрец, что прежде.
– Послушайте, Скофилд! – Помощник государственного секретаря откинулся на спинку кресла. Он был доволен. – Я знаю, это прозвучит банально, но наступают времена – для каждого из нас, – когда приходится прощаться с активной деятельностью и оставлять определенные участки работы. Я хочу быть откровенен с вами.
Брэй улыбнулся, но улыбка его была мрачной.
– Мне всегда бывает не по себе, когда я слышу, что кто-то хочет быть со мной откровенным.
– Что?
– Когда кто-то хочет быть откровенным. Как будто откровенность – это последнее, на что ты можешь рассчитывать.
– Но я действительно откровенен с вами.
– И я тоже. Если вы ждете от меня объяснений, то их не будет. Я просто тихо удалюсь.
– Но мы не хотим этого, – возразил Конгдон, подавшись вперед и положив локти на стол.
– То есть?!
– Ни в коем случае не хотим. Человек с вашим опытом просто необходим нам. Всякое еще будет происходить, и мы бы хотели рассчитывать на ваше сотрудничество.
Скофилд минуту изучал собеседника. Затем сказал:
– Но не в штате. И не на оперативной работе.
– Да. Нам необходимо неофициальное сотрудничество. Естественно, что в связи с этим нам хотелось бы знать, где вы проживаете, куда ездите.
– Бьюсь об заклад, вы и так будете это знать. Но в официальных документах не будет моего имени. Я уволен.
– Да. Однако этого пункта не будет в вашем досье.
Скофилд застыл на месте. У него было такое ощущение, что он в сфере наблюдения и договаривается об очень существенном обмене.
– Секунду, мистер Конгдон. Если я вас правильно понял, вы хотите отстранить меня от работы, но так, чтобы никто не знал об этом? И несмотря на то, что со мной покончено, вы намереваетесь поддерживать контакты на постоянной основе?
– Ваши знания нам очень нужны. Вам это известно. И я думаю, мы оплачиваем такие услуги.
– Тогда зачем же мне оставаться у вас в картотеке? Агент 0-5, 0-4 и так далее – это для сотрудников.
– Я полагал, вы оцените эту идею. Без официальной ответственности вы тем не менее остаетесь в определенном статусе. Вы все еще часть нас.
– Я бы хотел знать, почему таким образом?
Конгдон заставил себя улыбнуться. Он уже испытывал легкое раздражение.
– Но мы действительно не хотим потерять вас.
– Так зачем же увольняете?
Помощник госсекретаря перестал улыбаться.
– Я изложил это так, как я понимаю. Вы можете посоветоваться со своим другом… Пусть вам подтвердит сказанное мной Роберт Уинтроп – ему я сообщил то же самое.
– Уинтроп? О чем вы говорили ему?
– О том, что мне не хотелось бы, чтобы вы находились здесь. Я собираюсь подготовить документы на ваше увольнение. Я слышал все, что вы говорили. Вас записали. Вашу беседу с Чарльзом Энглехартом в Амстердаме. И я хотел бы избавиться от вас.
Брэй тихонько присвистнул:
– Румяный старина Чарли?.. Я должен был предвидеть это.