Пятого июля началась вторая стадия. Вкратце происшедшее можно описать так: он проснулся слепым на один глаз. Самое интересное, что, как и в случаях с простыми царапинами и ушибами, он не чувствует никакой боли. Просто на месте глаза была впадина, красная от запекшейся крови. Отрицать очевидное долее стало невозможно: это он тот самый оборотень или, как он сам называл его во сне, Зверь.
Вот и последние три дня перед этим хмурым ноябрьским утром он испытывал знакомые ощущения: ужасное, ничем не оправданное беспокойство, почти радостное нетерпение, чувство легкости во всем теле. Все начинается заново, и превращение уже почти произошло. Сегодня ночью лунный цикл завершится полнолунием, и охотники с собаками станут прочесывать лес в поисках таинственного чудовища. Ну и пусть себе ищут. Он похитрей, чем они полагают. Они говорят о человеке-волке, но, уделяя все внимание второму, совершенно забывают о первом. Они могут трястись этой ночью в пикапах по лесным дорогам столько, сколько им заблагорассудится, а он тем временем заведет мотор своего «Седана» и двинет в сторону Портленда, где и остановится на окраине в каком-нибудь мотеле. Так что если превращение произойдет, то он очутится на безопасном удалении от охотников и их собак. Однако все же его беспокоят не они.
Почему ты не убиваешь себя?
В первом письме, пришедшем в самом начале ноября, говорилось только:
Я знаю, кто ты такой.
Второе послание было более пространным:
Если ты еще не забыл о боге, то убирайся прочь из города. Отправляйся в лес к зверям и убивай их, а не людей.
Третье оказалось самым лаконичным:
Покончи с этим.
И вот теперь, наконец:
Почему ты не убиваешь себя?
Потому что я не хочу, раздраженно отвечает на этот вопрос отец Лоу, размышляя над новым письмом. Я не стремился к этому сам. Я даже не был укушен другим волком или проклят бродячей цыганкой. все произошло… само собой. Да, я помню, как я сорвал эти необычные цветы, чтобы поставить их в вазу в ризнице. Это случилось в ноябре, ровно год тому назад. я нашел их на маленьком сельском кладбище, расположенном на Саншайн Хилл. Никогда прежде мне не доводилось видеть такие цветы… Кстати, они завяли, прежде чем я успел вернуться в город. Они почернели, все до единого, став похожими по цвету на обугленные головешки. Видимо, все началось именно тогда. Хотя нельзя сказать наверняка… но я почти уверен, что все было так. Я не стану убивать себя. С какой стати? Это они — животные, а не я.
Кто посылает эти письма?
Он не знает. О нападении оборотня на Марти Кослоу не сообщалось в местной еженедельной газете, а он всегда гордился тем, что не слушает сплетни и слухи. Преподобный отец Лоу не знает о Марти ничего, точно так же, как тот до Хэллоуина не знал о нем. К тому же у него никогда не сохраняется каких бы то ни было воспоминаний о действиях, совершенных им в зверином обличии Он лишь испытывает блаженство и легкость, как от алкоголя, когда круг завершается, и беспокойство перед его началом на следующий месяц.
Я помню о боге, размышляет он. Вскочив с места, он принимается расхаживать по гостиной в тишине, нарушаемой лишь торжественным тик-так дедовских часов. Его шаги становятся все более быстрыми. Я помню о боге и потому не стану убивать себя. Здесь, в Таркерс Миллс, я служу добру, а если сам иногда и совершаю зло, то что ж тут такого? Люди творят зло испокон веков. Ведь зло, как и добро, состоит на службе у провидения и помогает воплощать в жизнь божественный замысел, по крайней мере так говорится в книге Иова. Если я был проклят извне, то тогда бог сам определит мне время и срок. Все на свете подчиняется его воле… Но кто же все-таки автор этих писем? Стоит ли мне навести справки и узнать, кто подвергся нападению четвертого июля? Каким образом я потерял глаз? Возможно, следует заставить его замолчать… Но не теперь, не в этом месяце. Пусть сначала собаки разойдутся по своим конурам. Да…
Лестер Лоу уже почти бегом носится по комнате, наклонившись вперед и ссутулив плечи. Он даже не замечает, что обычно жиденькая щетина на его подбородке (ему бывает достаточно бриться раз в три дня… большую часть каждого месяца) приобрела вид длинной, густой, свалявшейся шерсти. Единственный темно-карий глаз его заметно посветлел, и цвет его с каждым мгновением все больше приближается к изумрудно-зеленому. Отец Лоу начинает разговаривать с самим собой, не останавливаясь ни на секунду и все ниже наклоняясь к земле… Голос его чрезвычайно напоминает сдавленное рычание.