Тут они подняли меня со стула и хотели увести.
«А сколько платить-то, коли уж на то пошло?» — спросил я. Потому что не хотел быть замешанным и потерять место в мастерской.
«Сколько же нам с него взять?» Это они между собой так говорили. «А у меня ничего нет», — сказал им я. «Да, но ведь не может он здесь так валяться, надо его унести», — говорят они. «Вот это уж не моя печаль», — отвечаю я. «Неужели ты даже пять долларов пожалеешь на похороны?» Тут я задумался: конечно, меня бы любой суд оправдал, но ведь сколько времени на это уйдет.
Но вы только послушайте, что было дальше! Парень, который был при кегельбане, тем временем выбрался через заднюю дверь и вызвал полицию. И не успели два фараона появиться с черного хода, как покойник вскочил и исчез вместе со своими дружками через парадную дверь. Их словно ветром сдуло, и быстрей всех мчался сам покойник.
Так что полиция застала только нас с Лоуренсом.
Молчание.
— А что было дальше? — спросил кто-то из парней.
— А дальше ничего не было. «Ну, Лоуренс, ты, видать, снова на свободе и снова упражняешься?» — спросили полицейские, они его узнали. Но когда мы им все рассказали, они начали смеяться и объяснили, что это у троицы старый трюк. Их уже сажали, но они опять взялись за свое.
«А у меня они отобрали револьвер», — сказал я.
«Чур на новенького», — ответили полицейские.
Но Абель отнюдь не целый день проводил на причале, рассказывая небылицы, он мог вести себя и вполне серьезно. Так, он на собственные деньги купил моторку, загрузил ее и повез на маяк лесопильные отходы. Это заняло у него несколько дней, потому что много его моторка за раз не поднимала.
У лесопильни он снова встретил Лили. Ей исполнилось шестнадцать лет, она была худенькая и нежная, исправно училась счету и письму и теперь занимала небольшую должность в конторе при лесопильне. Они поболтали о всякой всячине, любовью тут и не пахло, припомнили кое-что из школьных дней, а кое-что до того ужалось в размерах, что и вспоминать не стоило.
— Ты много где побывал с тех пор, как ушел из дому? — спросила она.
— Объездил всю землю, — сказал он.
— Подумать только, всю землю! Я слышала, ты и в Америке был.
— Был.
— А я все сижу в конторе, невелика радость.
— Не говори так, — сказал он. — На свете есть немало людей, которые с удовольствием заняли бы твое место.
— Правда? Знаешь, я могу и повышение получить, если буду хорошо работать.
— Ты будешь хорошо работать, Лили.
— Ты так думаешь?
— Я помню, ты всегда хорошо работала.
Тут Лили, вероятно, захотелось ответить любезностью на любезность, и она сказала:
— Я слышала, ты перегружаешь лесом свою моторку. Не надо так делать.
— Угу.
— До маяка-то не ближний свет.
Лодка годилась на многое. «В мое время мы ходили на веслах», — говорил его отец, не одобрявший мотор. Но с моторкой все же получалось лучше, а расходы — только на горючее. Он заплывал на ней далеко в море, рыбачил, ездил по делам в город, а когда умерла его мать, он на моторке отвез гроб на кладбище. Отец его был человек несговорчивый, он упрямо пошел на собственной лодке и конечно же остался далеко позади.
Над могилой оба пели псалмы вместе со всеми, были одеты в черное и имели вполне серьезный вид. Однако на обратном пути мотор у Абеля заглох. С чего бы это? Да вот заглох — и все тут. Абель начал ковыряться в моторе, опыта у него хватало, и он быстро нашел неисправность, но устранить ее на воде не смог. И поскольку он забыл прихватить с собой весла, пришлось ему беспомощно лечь в дрейф. Отец догнал его и прошел мимо. «Эй!» — крикнул Абель. Отец невозмутимо греб. Абель поискал глазами, кого бы еще кликнуть на подмогу, но никого вокруг не было.
Неужто старый шкипер и мореход не понял, что происходит? Он продолжал грести. «Эй, отец!» — наконец крикнул Абель и замахал руками. Старик поначалу огляделся по сторонам, но после нового оклика с чудовищной медлительностью и неохотой подгреб к терпящему бедствие сыну.