– ...похоже, у него рука сломана...
Лавина, наконец, растратила свою мощь – гул прекратился внезапно, словно из ушей убрали затычки.
– Переворачивай его. Осторожно. Ремень с шеи снимай.
Куда-то исчез раскаленный колпак, сдавливавший виски, и ветер исцеляющим холодком коснулся пылающего лица, растрепал волосы.
Андроклид открыл глаза и увидел чью-то бороду. Хотя почему "чью-то"? Рыжая борода с двумя черными подпалинами, тянущимися от уголков рта к подбородку, могла принадлежать только Неандру. Хотя, в последнее время уже само наличие бороды однозначно указывало на Неандра, даже без дополнительных примет.
Озабоченное лицо друга просветлело.
– Живой!
Еще не вполне пришедший в себя Андроклид не смог сообразить, вопрос это или утверждение. В висках стучало, а левую руку пониже локтя одновременно кололи десять тысяч иголок.
– Кто... победил?.. – с трудом разлепил пересохшие губы Андроклид.
– Мы победили, командир, – пробасил над ухом Медон, воин его декады.
Андроклид попытался повернуть к нему лицо, но шевельнулся всем телом, потревожил руку и застонал от боли.
– Не дергайся, – посоветовал Неандр.
– Парменион убит, – продолжил Медон, – и сын его средний, Никанор. Антипатр рассеял крыло Никанора, там фракийцы были, разбежались, как зайцы.
– Видел, те, кто против нас стояли, копья вверх подняли? – спросил Неандр.
– Да, – выдавил из себя Андроклид.
– Это тимфейцы. Сразу все сдались. Потому парменионова фаланга и не устояла.
Андроклид поморщился, с помощью Неандра сел и попытался осмотреться по сторонам. К северу небосклон был затянут густым черным дымом. То тут, то там, по всему полю разбросаны костры: победители хоронили убитых. Желтеющие колосья потоптаны, кое-где окрашены бурым. Трупов не много, боя насмерть не получилось, но здесь, в центре поля, где стоял Парменион, его воины полегли все до одного и антипатровых бойцов за собой утянули немало. Отсюда Андроклид не мог видеть, что в пяти сотнях шагов к северу, где сошлись конные отряды Филоты, старшего сына Пармениона и антипатрова зятя, Александра-Линкестийца, сеча вышла еще жарче, чем здесь. Там лежало множество побитых людей и коней. Филота не смог превозмочь Линкестийца и бежал.
Неандр осторожно ощупывал руку друга.
– Что со мной? – спросил Андроклид, облизнув губы.
– Рука сломана. Перелом закрытый, крови нигде нет. Похоже, когда ты упал, тебе на щит наступили. Может, лошадь, копытом. Тут больно?
– Меньше. Голова гудит. И кружится. Немного.
– Если голова болит, значит, она есть. По затылку тебе хорошо приложили, потом вмятину на шлеме посмотришь. А сустав, вроде, цел. Вывиха нет. Повезло тебе, хуже могло быть. А так, сейчас руку в лубок возьмем, через месяц, как новая будет.
– Что с нами со всеми через месяц будет? – спросил Андроклид, – с Македонией... Мы-то с тобой неженатые, и из родных наших никто в Азию не ушел. А у Ламаха против нас сын сражался. Каково Ламаху? И сыну его...
– Все равно ему уже, – мрачно сказал Неандр, прилаживая к руке друга обломок копья, который он предварительно расщепил мечом на две половинки. Медон стоял наготове с полосой ткани, которую оторвал от хитона одного из покойников.
– Это почему же?
– Он уже к Харону в очередь пристроился, – сообщил Медон, – сарисса насквозь через грудь прошла, да еще и заднего ранила.
Андроклид стиснул зубы и больше не проронил ни слова.
Незнакомый воин неподалеку переворачивал трупы, искал кого-то. Двое других снимали доспехи убитых, нанизывая их на сариссу, которая перекладиной лежала у них на плечах. Андроклид следил за ними отстраненно, и одна единственная мысль ворочалась в его голове:
"Боги, брат на брата... Как мы дошли до этого?.."
Антипатр, наместник Македонии, победе не радовался. Хуже произошедшего, по его мысли, и представить себе было нельзя. Десятилетия Македония, объединенная под властью Великого царя Филиппа, не знала братоубийственных распрей и вот он, Антипатр встал с мечом в руке, против кого? Против Пармениона, своего друга. Сколько дорог вместе пройдено, сколько боев. Не было у Антипатра друзей ближе Пармениона с Филиппом, а теперь оба мертвы. И сын Филиппа мертв, не уберегли мальчика. Страшную весть наместник узнал от своего зятя, который, загоняя коней, примчался в Пеллу в последние дни десия[2], месяца, когда македонские цари никогда не начинали войну. Александр нарушил традицию и не пережил десия. Антипатр не поверил. Зятя он не слишком жаловал, ибо братья того, линкестийцы, запятнали себя изменой, а пожилой наместник был предан роду Аргеадов всем сердцем. Позже прибыли еще горевестники, поверить пришлось. Вовсе не смерть царя выбила почву из-под ног пожилого стратега. Нет, страшна смерть человека, мальчика, возмужание которого он наблюдал, радуясь вместе с его отцом так, как если бы это был его собственный сын, но куда страшнее смерть государства. Царь не оставил наследника и то, чего больше всего боялся Антипатр, свершилось.