***
— Маркус!
Мир резко останавливается, бледнея. Сердце бешено бьется в груди, дышать слишком тяжело. А от пульсации в висках и выступивших слез сложно что-либо разобрать. Дрожь в коленках усиливается. Совсем как тогда. Перед глазами все еще примятая зеленая трава и противный Гер, пытающийся докинуть до меня камень. Голова кружится еще сильнее, а на макушку словно положили свинцовый пласт. Прежде у меня никогда не происходили такие яркие воспоминания, как это. Словно я заново пережил те невыносимые часы полной безнадежности и ужаса.
Смотрю на свои ладони, но никаких ожогов нет. Разве что сейчас уже более явные неровные линии, которые и шрамами-то с натяжкой назовешь.
А мама стоит рядом. Я не вижу ее, но чувствую. Далекий шум, похожий на рокот работающего механизма, постепенно становится ее голосом:
— Дыши глубже, Марк. Все хорошо. Просто дыши.
Я даже не до конца уверен сколько мне было, когда Хоффман заменил мне мать. Каждый раз на ум приходит разный возраст. Прошло уже очень много лет, и даже теперь ее размеренный, мягкий голос, преисполненный заботы, успокаивает. Я снова маленький мальчик, который испугался темноты и юркнул в теплые объятия, чтобы монстры из мрака меня не достали.
Разворачиваюсь, и все еще трясущимися руками прижимаю маму к себе.
— Скажи мне, что это не сон.
В ответ раздается мягкий смех:
— Если только самый сладкий.
Мы возвращаемся в ресторанчик под удивленный взгляд все той же официантки, при которой развернулась эта немая сцена. Остальные же, если и заинтересованы в происходящем, виду не подают.
Я не знаю сколько у нас времени, но его точно не хватит, чтобы задать все волнующие вопросы и получить ответы. Одной встречей тут не обойтись.
Не рассматривать мать я не могу. Соотносить с образом, который хранится в моей памяти. И я вижу все те же зелёные глаза с золотыми крапинками. Та же улыбка, множество веснушек. Только морщинок прибавилось. Но этот сияющий образ неизменен. Даже огненно-медные волосы все так же собраны в хвост без каких-либо признаков седины.
— Ты вырос просто красавцем. А твои глаза... Я всегда говорила, что одного твоего взгляда будет достаточно, чтобы очаровать.
Тёплое чувство бурлит в груди, в голове полно вопросов. Но среди них есть один самый важный, пронзающий словно бы холодом.
— Столько лет прошло и почему ты появилась только сейчас?
Где-то внутри, еле ощутимо, начинает возрождаться старая детская обида. Забытая, но не исчезнувшая. Перемены так же видны и у матери. Я слишком хорошо помню эти поджатые губы и взгляд, вечно смотрящий в сторону.
Мама никогда не смотрела в глаза, когда чувствовала вину. Факт всплывает так неожиданно, что по коже мурашки пробегают.
— Это сложно понять, знаю. Но я не могла. Был договор, который я не смела нарушить.
Я ожидал подобного, и это уже даже не вызывает каких-либо бурных эмоций. А может просто я не могу злиться на женщину, подарившую мне хоть и недолгое, но достаточно сильное чувство материнской любви и заботы.
— А сейчас его нет?
— Да, как только Джонатан сообщил мне о разрыве договора, я тут же выехала из Утопии. Шанс увидеть тебя в живую не стоит терять, учитывая переменчивое настроение Шервуда.
Мама хмурится лишь несколько секунд, но становится предельно понятно, что её отношение к Джонатану достаточно испорчено.
— Как долго ты пробудешь здесь?
— Честно говоря, не знаю. Бросать работу в Утопии на долгое время тоже нельзя. Но по крайней мере теперь у меня нет преград, чтобы вновь увидеть тебя.
И словно вспомнив о чем-то важном, мама начинает рыться в своей сумочке. После непродолжительных поисков она протягивает мне чёрную коробочку.
— Лучше не показывать лишний раз это кому-либо, могут конфисковать. Когда-то это принадлежало тебе, и я просто хочу, чтобы она снова была у тебя.
В коробке лежит серебряная цепочка с подвеской в виде достаточно крупного шестигранного кристалла голубого цвета. Я не могу вспомнить что-то конкретное, касаемо этого украшения, но и незнакомым оно мне не кажется.
Недолго думая, надеваю цепочку на шею, и тут же прячу под футболку. Мама вновь улыбается.