Булавкин смущённо отвёл глаза.
– Никак нет, Владимир Яковлевич. Не занесёт.
Машина тронулась.
Выехав за ворота, Булавкин лихо развернулся.
– Осторожнее, Сергей, — заметил Виталий.
– А Евгений Петрович только так и признавал, — насмешливо возразил Булавкин, и Виталию послышалась в его голосе странная враждебность не то к нему, не то к погибшему Лучинину.
Солнце стояло ещё довольно высоко в безоблачном, пепельном небе, но жара спала. На улицах появилось больше прохожих. На автобусных остановках скапливались очереди. Молодёжь толпилась возле небольшого кинотеатра.
Когда подъехали к гостинице, Виталий, прощаясь, напомнил:
– Значит, в двадцать один ноль-ноль, Сергей?
– Так точно, — хмуро ответил Булавкин.
– Ждём.
Друзья зашли в прохладный вестибюль и, получив у дежурной ключ, поднялись в свой «полулюкс».
– Фу-у!.. — отдуваясь, произнёс Виталий, стягивая пиджак. — Ну, денёк… давай помоемся. Не плескаясь, конечно.
Через полчаса друзья уже сидели за столом с красной плюшевой скатертью, накрыв край его газетой. В чайник с кипятком из титана было высыпано чуть не полпачки чая, из буфета принесли круглые булки, сыр и колбасу.
– Как тебе понравился Ревенко? — спросил Виталий, откусывая чудовищный кусок хлеба с сыром.
– Стоящий мужик, — ответил Игорь. — И дело знает.
– А ты обратил внимание на эту Филатову?
– Обратил.
– Хороша, а?
– Ничего.
– Не-ет. На редкость хороша.
В дверь неожиданно постучали.
– Да! Войдите! — крикнул Виталий.
Дверь приоткрылась, и в ней появилась голова дежурной.
– Вас к телефону просят. Кого-нибудь.
Виталий стремительно кинулся к двери.
Внизу, в комнатке дежурной, на столе лежала снятая трубка.
– Слушаю, — сказал Виталий.
– Это вы из Москвы прикатили? — спросил незнакомый, чуть хриплый голос.
– Да. Кто говорит?
– Неважно. Приветик…
И в трубке раздались частые гудки.
Виталий медленно положил трубку на рычаг. Странно… Кто бы это мог быть? Голос явно изменённый. Значит, человек боялся, что его узнают. Странно…
Но Откаленко, казалось, не склонен был придавать этому особого значения. И когда Виталий рассказал о странном звонке, он только пожал плечами.
– Кто-то развлекается. Ты голос запомнил?
– Да. Уж будь спокоен.
Друзья помолчали.
– Слушай, — прервал молчание Игорь, — у меня не выходит из головы то, что рассказал нам Ревенко.
– Ещё бы! — воскликнул Виталий. — Черт возьми, если хоть половина правда из того, что рассказал Ревенко, хоть половина, и то…
– Я тебе скажу, — помолчав, добавил он. — Кое в чем я стал сомневаться.
– Ишь ты. Не успел приехать, как стал сомневаться, — усмехнулся Игорь и уже серьёзно закончил: — Сейчас рано во что-нибудь верить, поэтому рано и сомневаться.
– А я вот верил, — упрямо возразил Виталий.
– Надо накапливать факты, — повторил Игорь. — Надо все проверить. Ревенко правильно сказал. И не спешить с выводами.
Виталий усмехнулся.
Они допили чай, аккуратно убрали недоеденный хлеб и колбасу. Потом Игорь взглянул на часы.
– Гм. Десятый час. Где-то наш Булавкин.
Прошло ещё не меньше получаса, и в дверь снова постучали.
– Ну вот и он, — сказал Виталий.
Но это оказалась снова дежурная.
– Вам тут записку передали, — сказала она, протягивая сложенный вчетверо листок.
– Кто?
– Не знаю. Сунул и побег. Торопился, видать.
– Ну, хоть какой из себя? — допытывался Виталий.
– Ну, как сказать — какой? Обыкновенный. Он в окошечко мне записку-то сунул. А я ещё по телефону говорила. Потом, выглянула, да он уже отъехал.
– Отъехал?
– Ага… На этом… Ну, верх-то брезентовый?
– «Газик»?
– Во-во.
– Один он там был?
– Ну, уж этого я не видела. Как хотите.
Женщина была явно растерянна и начинала сердиться.
Когда она ушла, Виталий развернул записку. Там было всего две строчки, торопливо написанные карандашом: «Не приду. Мать заболела. Сергей».
Виталий передал записку Откаленко.
– Странно. Сначала этот звонок. Теперь записка. Но звонил не он. Я бы голос узнал. И почему он на машине приехал? Все это очень странно.
– М-да…
– И записка его мне определённо не нравится, — продолжал Виталий, расхаживая по комнате. Потом остановился перед Откаленко. — Давай проверим, а?
– Можно.
Игорь решительно поднялся, и они вдвоём спустились к телефону.
За перегородкой в пустом, плохо освещённом вестибюле сидела только дежурная. Она встретила друзей насторожённым взглядом.
Игорь позвонил дежурному по горотделу. Узнав у него домашний телефон Томилина, он позвонил снова. К телефону подошёл сам Томилин. Игорь коротко и негромко объяснил ему, в чем дело.
– Понятно, — ответил Томилин. — Ждите. Зайду или позвоню.
Через час он пришёл. На этот раз в тёмном плаще, в кепке, чуть порозовевший от быстрой ходьбы. Лицо его было хмурым, но в глазах не было усталости, в них была сосредоточенность и тревога.
– Дрянь дело, братцы, — пробасил Томилин. — Сейчас был я у Булавкина этого. Мать здорова. И говорит: пошёл в гостиницу, к людям каким-то.
– Выходит, пошёл и… не дошёл, — сказал Виталий.
Все трое помолчали. Дело принимало странный оборот.
ГЛАВА III
И ВОТ ИСЧЕЗ…
Утром друзья торопливо сделали зарядку, пожужжали своими электрическими бритвами и, неудобно ополоснувшись над маленьким умывальником, благо вода «как раз шла», спустились на первый этаж, в буфет.
За стойкой с огромным никелированным самоваром и выставленными под стеклом тарелками с сыром, кильками и салатом суетилась толстая женщина в белом халате с закатанными рукавами. Её полные, загорелые руки, удивительно ловкие и проворные, невольно притягивали взгляд.
– Молочка нашего отведайте, — приветливо сказала женщина. — Очень им все довольны. И творожок вот тоже. А сосисок нету.