Его лицо немного разгладилось.
— Современная наука уже не сосредоточена только на эвклидовом видении мира, благодаря теории потрясающего Эйнштейна, которому сейчас завидует весь мир. Не стоит ли с ужасом и отчаянием признать этот фантастический закон сжатия Фитцджеральда-Лоренца? Сжатие это слово, которое скрывает многое!
Разговор, похоже, изменил тематику.
Девушка бесшумно принесла высокие бокалы, наполненные золотистым вином. Антиквар поднял свой бокал к пламени. Вино вспыхнуло чудесными переливами, словно в его хрупкой руке замер драгоценный камень.
Он забыл о научных рассуждениях и вернулся к рассказу о пожаре.
— Мой дед и люди того времени рассказывали, что невероятные зеленые всполохи поднимались до самых небес. Фанатики видели в них лица женщин неописуемой свирепости.
…У вина есть своя душа. Я опустошил бокал и улыбнулся, слыша ужасающую речь антиквара.
— Эти же зеленые всполохи взлетали из дома Архипетра и ревели так ужасно, что, как говорят, люди на улице умирали от страха.
— Господин Гоккель, — спросил я, — не говорил ли ваш дед о таинственных приобретениях? Ведь он ежевечерне покупал одни и те же блюда и подсвечники?
За него ответил усталый голос. Я услышал почти те же слова, какими заканчивался немецкий манускрипт:
— Громадная старуха, невероятная старуха с глазами осьминога на неописуемом лице. Она платила мешками золота, столь тяжелого, что нашему деду приходилось делить их на четыре части, чтобы перенести в сундуки.
Девушка продолжила:
— Когда профессор Архипетр пришел к нам, дом Локкманн-Гоккель был близок к разорению. Вдруг он разбогател. Мы богаты до сих пор, очень богаты из-за золота… этих ночных существ!
— Их больше нет, — пробормотал ее брат, наполняя бокалы.
— Не говори так! Они не могли нас забыть. Помнишь о ночах, об ужасных ночах? Все, на что я могу сейчас надеяться так это на присутствие среди них человека, которого они боготворят и который вступается за нас.
Ее прекрасные глаза широко раскрылись, как бы заглянув в черную бездну ее мыслей.
— Кати! Кати! — воскликнул антиквар. — Ты снова видела…
— Все ночи они здесь, эти сущности. Ты это прекрасно знаешь, — тихим голосом, похожим на болезненный стон, произнесла она. — Они осаждают наши мысли, как только мы засыпаем. Я почти не могу спать!..
— Мы почти не спим, — эхом отозвался ее брат.
— Они появляются из своего золота, а мы, несмотря на это, любим его. Они выходят из всего, что мы приобретаем с помощью этого адского достояния… Они всегда будут возвращаться, пока будет живы мы и эта несчастная земля!
Господь, ты и я…
После двадцати лет отсутствия я возвращаюсь в Уэстон, крохотный городок моего детства, который покинул, гонимый и бедный, как церковная крыса. Мое возвращение не было вызвано ни призывом родных колоколов, ни желанием примириться с прошлым. Двадцать успешных лет флибустьерства на семи морях превратили вшиваря в набоба. Мой верный Буревестник отправился на вечный покой в дальнем затоне порта, а деньги с банковских счетов в Кингстоне, Сингапуре и Александрии я перевел в Мидленд-банк Уэстона.
Я сошел с поезда в час, когда красный горизонт начинал чернеть. На перроне из тени возник человек и приподнял шляпу.
— Нотариус Маджетт… Ваш нотариус, капитан! Я получил ваши распоряжения из Коломбо и приобрел дом, который, надеюсь, понравится вам. Какая приятная случайность, ведь вы делаете первые шаги по мостовым родного города!
Проныра! Он высматривал меня каждый раз, когда на вокзал прибывал поезд из Лондона.
— Маджетт, — сказал я, — вы старше меня на несколько лет, но Маджетт, который свидетельствовал против меня и засадил в тюрягу, был намного старше.
— Мой отец, — вздохнул нотариус. — Он умер, и надеюсь, Бог сжалился над его бедной душой. Он сокрушался, что навредил вам, капитан.
— Хотелось бы выпить.
— Почту за честь угостить вас в связи с приездом, капитан. «Бальморал» уже открылся. Хотя это — частный клуб, думаю, вас с удовольствием примут.
Поверенный в делах явно проговорился, ибо сидевшие за столиками джентльмены встретили меня сердечными улыбками и приветствиями. Прислуга подобострастно кланялась.
Некоторые лица были знакомы, хотя безжалостное время поработало над ними.
Кто-то в глубине зала не сдержался:
— Почти миллион фунтов!
На моем банковском счету лежала примерно такая сумма.
Услышав цифру, владелец и директор «Уэстон-Эдвертайзера», местной газетенки, едва не подавился виски. Проходимец создал мне репутацию негодяя за несколько невинных проделок.