Я принял приглашение, хотя и изобразил колебание.
Она провела меня в гостиную, мило обставленную и даже богатую, ибо уже с порога я увидел два полотна Хистлера и роскошные серебряные подсвечники, но не выразил ни малейшего удивления.
Чай был великолепен, как и сигареты Мюратти.
— Расскажите мне о вашем кузене, — попросила мисс Би, — ведь он может стать моим жильцом.
— О нет! — воскликнул я. — Я ничего вам не обещаю! Альфред такой необычный тип, к тому же дьявольски суеверный, поэтому не надейтесь выжать из него большие деньги. Когда речь заходит о деньгах, он становится холодным и точным, как электронно-счетная машина.
— У меня даже не было такого намерения, — запротестовала она. — Я буду рада сдать дом с мебелью за разумную цену, чтобы получить возможность навсегда покинуть эти треклятые места. Надеюсь наконец уехать в Донкастер, где у меня есть имение.
— Какое счастье, что вы можете сказать такое, — пробормотал я.
Женщины всегда говорили, что у меня красивый рот, если поглядеть на него в момент, когда я опускаю уголки губ, выражая горечь. Думаю, они правы.
Я быстро состроил подходящую гримасу, и мисс Флоренс заметила ее.
— Не надо так печалиться, мистер… Дейв, — прошептала она. — Вряд ли имение в Донкастере может составить счастье.
— Меткая пуля, скажем, прямо в сердце, — возразил я, помрачнев, — пуля вроде той, что получил Перси Вудсайд в Октевилле и Брэм Стоун чуть позже…
Перси Вудсайд и Брэм Стоун никогда не существовали, а мне подобная пуля могла достаться совершенно случайно, ибо я служил в глубоком тылу помощником фармацевта.
— Не надо столько горечи, Дейв, — умоляюще произнесла она.
Ее рука легла на мою руку.
— У каждого есть свои заботы… Кстати, а вы женаты?
Я пожал плечами:
— Слава богу, нет. Я смог бы предложить своей жене лишь любовь и чистую воду, которыми, как говорит пословица, особо не прокормишься.
И на этот раз я не солгал.
Она улыбнулась.
На нее было приятно смотреть, и мои взгляды с удовольствием останавливались на ее чуть крупном рте, сверкающих зубах и темных глазах. Одновременно я восхищался чудесной камеей, приколотой к корсету. Я сразу оценил ее в сотню фунтов.
— Расскажите мне о своем кузене, — повторила она, явно сожалея, что приходится менять тему разговора.
— Я могу вам описать его. Он считает себя красавцем, но, увы, он невероятно уродлив со своими усиками клочком. У него пышные рыжие брови, и он носит ужасные затемненные очки. У него брюшко — терпеть не могу толстых мужчин — и всегда грязные руки, словно он роется в барахле на чердаке, и он… он пьет!
— А вы, — с улыбкой сказала мисс Флоренс, — вы трезвенник, чем объясняется ваше отвращение, хотя вам не хватает немного сострадания к нему.
— Пей он виски и даже джин, как все, могло бы сойти, но он не выходит из дома без фляжки кирша, какой ужас! И если бы только это… Он считает оскорблением, если отказываешься пригубить его питье, ибо это единственная вещь, которую он готов делить с ближним. Он не раз заставлял меня страдать, силой заставляя глотать столь чудовищное пойло!
Мисс Флоренс расхохоталась:
— Вы преувеличиваете! Иногда и я не отказываюсь от стопочки холодного ароматного кирша.
Я вскинул брови, а потом недовольно насупился.
— Не злитесь, — мило сказала она. — Не надо слишком строго судить других. Надо уметь прощать им маленькие недостатки. Разве у вас их нет?
Я вонзил взгляд в ее глаза.
— Есть, и не только маленькие, но и большие. И это не только недостатки, но и изъяны. Прежде всего, я хочу уважительного отношения к мертвым и не люблю, когда их покой тревожат мерзкие колдуны…
— Но это же не изъян! — воскликнула моя новая приятельница.
— Согласен, при условии, что ты не ведешь себя, как пьяный грузчик, и нарушаешь то, что я считаю святым законом.
— А вы… не бываете излишне… яростным?
— Бываю. Я не раз бил Альфреда по лицу по этому поводу. Видите ли, я из тех, кто защищает своих друзей, мои друзья умерли… Но я продолжаю защищать даже мертвых!
Я заметил, как у нее задрожали губы.
— Боже, — медленно протянула она. — Дейв, вы — настоящий мужчина.
Я встал и дождался, чтобы она протянула мне руку для пожатия.
— Прощайте, мисс Би, — сказал я. — Я поговорю с Альфредом, но помните, я не имею на него никакого влияния.
— А почему вы сказали «прощайте»?
Я опустил глаза, рот мой быстро сложился в горькую усмешку.
— Потому что… я просто не знаю. Прощайте!