Гессен А. Утро жизни
К 175-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ А. С. ПУШКИНА
УТРО ЖИЗНИ
В последний вечер восемнадцатого столетия, 31 декабря 1800 года, у Пушкиных собрались гости. Стол был парадно накрыт. Ждали наступления Нового года нового, девятнадцатого столетия.
Читались стихи, мать Александра Пушкина, Надежда Осиповна, вполголоса подпевая, исполняла на клавесине романсы.
Ровно в полночь раздался бой часов. Первый удар, второй, третий... последний — двенадцатый... Гости подняли бокалы, поздравили друг друга.
— С Новым годом! С новым столетием!
Звон бокалов и громкие голоса разбудили спавшего в соседней комнате маленького Александра. Ему было всего полтора года — он родился летом 1799 года.
Как гласит легенда, он соскочил с кроватки, тихонько приоткрыл дверь в комнату, где собрались гости, и в одной рубашонке, ослеплённый множеством свечей, остановился у порога.
Испуганная, за ребёнком бросилась няня — крепостная Пушкиных, Ульяна Яковлева. Но мать остановила её.
Тронутая неожиданным появлением сына на пороге нового века, она взяла его на руки, высоко подняла над головой и сказала, восторженно обращаясь к гостям:
— Вот кто переступил порог нового столетия!.. Вот кто в нём будет жить!..
Это были вещие слова, пророчество матери своему ребёнку.
Пушкин перешагнул уже через два столетия. Он перешагнёт и через тысячелетия...
* * *
Кто же лелеял столь ранние детские годы Александра? Кто научил его «предавать мечтам свой юный ум»? Кто была та «наперсница волшебной старины», которую Пушкин с любовью вспоминал впоследствии:
Ты, детскую качая колыбель,
Мой юный слух напевами пленила
И меж пелен оставила свирель,
Которую сама заворожила...
Через всю свою жизнь пронёс Пушкин нежную, трогательную любовь к бабушке, Марии Алексеевне Ганнибал, и к няне Арине Родионовне. Обе они склонялись над его колыбелью, баловали его и в сердце поэта слились в единый трогательный образ «весёлой старушки... в больших очках и с резвою гремушкой».
Наблюдая шалости Александра, Мария Алексеевна недоумевала:
— Не знаю, — говорила она, — что выйдет из моего старшего внука: мальчик умён, охотник до книжек, а учится плохо, редко когда урок свой сдаст порядком; то его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернётся и расходится, что его ничем не уймёшь; из одной крайности в другую бросается. Бог знает, чем всё это кончится, если он не переменится.
И часто журила за проделки:
— Помяни ты моё слово, не сносить тебе своей головы...
В 1806 году Мария Алексеевна приобрела небольшое сельцо Захарово, под Москвою, близ Звенигорода. Там она проводила с внуком летние месяцы.
* * *
Рядом с бабушкой Марией Алексеевной, лелеявшей детство Пушкина, перед нами оживает образ его чудесной няни, Арины Родионовны. Нет в мировой литературе другой няни, чьё имя так тесно сплелось бы с именем её питомца. Простая, неграмотная русская женщина, крепостная крестьянка, стала спутницей великого русского поэта.
И нет в нашей стране школьника, кому не было бы знакомо имя Арины Родионовны...
Когда Александра Пушкина отправили в 1811 году учиться в Царскосельский лицей, Мария Алексеевна предложила Арине Родионовне «вольную» — решила освободить её со всей семьёй от крепостной зависимости. Но та отказалась.
— На что мне, матушка, вольная! — ответила няня.
Так она и осталась в семье Пушкиных до конца своих дней.
* * *
Мы должны благодарно вспомнить добрым словом и дядьку Александра, Никиту Тимофеевича Козлова. В ранние годы мальчика он был свидетелем его детских игр и шалостей, сопровождал во время прогулок по Москве, взбирался с ним на колокольню Ивана Великого в Кремле.
Болдинский крепостной крестьянин, Никита Тимофеевич был верный и преданный слуга и друг — от детских лет до последних дней жизни Пушкина. Человек из народа, он приобщал своего маленького питомца к миру подлинной русской народности.
Александру было всего четыре года, когда родители переехали в небольшой флигель при хорошо сохранившемся до наших дней доме князя Н. Б. Юсупова. Против дома находился таинственный, погибший в 1812 году тенистый «Юсупов сад», оставивший, видимо, первое сильное впечатление в душе маленького Пушкина.
Охватившие его первые взволнованные поэтические настроения он выразил впоследствии в стихотворении «В начале жизни школу помню я»:
И часто я украдкой убегал
В великолепный мрак чужого сада,
Под свод искусственный порфирных скал.
. . . . . . . . . . . . .
Всё — мраморные циркули и лиры,
Мечи и свитки в мраморных руках,
На главах лавры, на плечах порфиры —
Всё наводило сладкий некий страх
Мне на сердце; и слёзы вдохновенья,
При виде их, рождались на глазах...
* * *
Вскоре в доме Пушкиных появились гувернёры. Это были иностранцы, хлынувшие после французской революции в Россию в поисках счастья.
Большая часть этих людей по образованию и уму поражала своей некультурностью и наивностью.
Все эти настроения и впечатления детских лет Пушкин имел в виду отразить впоследствии в своих воспоминаниях. Он особенно останавливался при этом на неприятностях, связанных с гувернёрами, и несправедливым отношением к нему матери. Её раздражал настойчивый, самолюбивый, склонный к самостоятельности характер Александра. Он никогда не раскаивался в своих поступках, даже когда чувствовал себя неправым, хмурился и, забравшись в угол, угрюмо молчал...
В это время Александра заинтересовали встречи в доме отца с выдающимися поэтами той поры и увлекли собственные ранние поэтические настроения. Любимым делом Александра было пробираться в кабинет отца, когда собирались гости, и прислушиваться к разговорам старших.
«В самом младенчестве своём, — вспоминал отец, — он показал большое уважение к писателям. Не имея шести лет, он уже понимал, что историк Н. М. Карамзин — не то, что другие. Николай Михайлович был у меня, сидел долго, — во всё время Александр, сидя против него, вслушивался в его разговоры и не спускал с него глаз. Ему шёл шестой год...»
И брат Пушкина, Лев Сергеевич, рассказывал, что «страсть к поэзии проявилась в нём с первыми понятиями, на восьмом году, умея читать и писать, он сочинял на французском языке маленькие комедии и эпиграммы на своих учителей... Ребёнок проводил нередко бессонные ночи, пробирался тайком в кабинет отца и там пожирал книги одну за другой. Пушкин был одарён памятью неимоверною и на одиннадцатом году уже знал всю французскую литературу».