Смешные, хотят переждать ливень. Если тебе понадобятся люди опрятные, осторожные, выдержанные — ищи их, когда пойдет дождь, в подъездах домов, в вестибюлях кинотеатров и столовых. Ищи, ты их найдешь в любом количестве, только на кой черт тебе такие люди?
Он добежал до подъезда и, отгоняя от себя всякие опрятные, осторожные, выдержанные мыслишки, в несколько шагов одолел лестницу и остановился перед смутным, пугающим звонком.
Андрей вчера в знак примирения сказал Великанову — когда они после операции сели за стол: «Ты похож на Атоса, ждешь, чтобы благодать сама свалилась с неба».
Золотарев сам из таких, поэтому его слова запомнились.
Николай позвонил, и сразу стало тихо. Ему даже показалось, что дождь перестал, но он подумал об этом мельком, вслушиваясь в шаги за дверью.
Открыла Тоня. Увидела его, испуганно поправила волосы. Белокурый Сережка выглядывал у нее из-под руки. Великанов заметил в ее глазах вспыхнувшую радость, но не поверил ей.
— Вот, пришел, — сказал виновато и только сейчас подумал: промокший под дождем, он выглядит скорее жалким, чем решительным.
Под ногами лужа. Он молча стоял и глупо пристукивал разбухшей туфлей.
— Проходи, промок, — пригласила она.
— Здравствуй, — протянул он руку Сережке.
— Здвавствуй, — с достоинством ответил мальчуган, — Ты моквый?
— Мокрый, брат. Сейчас от дождя нигде не спрячешься.
— У нас спвячешься, — успокоил Сережка.
Мать со смехом подхватила его на руки и стала кружить. У Николая отлегло от сердца.
— Пусти, — попросил Сережка, заинтересованный гостем.
— Ладно, — сказала Тоня, опуская его на пол, — а то весь сон разгуляем.
— Не вазгуляем, — возразил он, — сна много-много.
— Идем в комнату, — пригласила она Николая.
— Идем! — присоединился Сережка, — Там не мокво.
— Ты меня обнадежил, — благодарно ответил Николай, сбрасывая туфли.
— Ты что? — нахмурилась Тоня. — Надень сейчас же!
— Надень! — посоветовал Сережка. — Ведь с мамой не сповят.
— Пройди, пожалуйста, сюда, а у нас с Сережей перед сном будет пять минут поэзии.
— Басни, — пояснил сын и запел, уходя в комнату: — По твевоге высунули ноги…
— Чудо! — серьезно восхитился Николай. Он был покорен маленьким человеком, в котором так щедро заложена рассудительность.
В тетушкиной комнате царила чопорность и неврастенический порядок. Николай представил себе согбенную старушку в белой панамке и в очках с металлической оправой — такими рисовались в его мозгу старые педагоги, ушедшие на пенсию.
Ему хотелось курить, но он боялся, что придет Вера Игнатьевна и, оставив у порога мокрый раскрытый зонтик, с удивлением обнаружит в своем кресле мужчину и сразу узнает его по голосу.
Показалось, что по коридору кто-то ходит. У них есть соседка. Стараясь не думать об этом, он достал спички. Сигарета помогает обрести непроницаемость. Если тетя войдет, надо сунуть сигарету в рот, извиниться и выйти в коридор. Но никто не входил. За стеной Сережка распевал песни.
На столе много книг и безделушек — хронология женских причуд, календарь увядания и одиночества. И среди всей этой неразберихи — портрет женщины в морской форме с тремя детишками в матросках. Он взял портрет в руки. Тоня хорошенькая, с крупным бантом на голове. Сережка похож на бабушку. При чем здесь Васильев? А если бы на отца?
Тоня неслышно вошла и с порога шепотом сказала:
— Уснул. Я сказала ему, что ты доктор, а он не поверил. Говорит, доктора приезжают на машине с крестом и вовсе под дождем не мокнут.
— Я думал сейчас… — он помолчал, не поднимая на нее глаз: — Я никогда не сделаю тебя несчастно.
Она заметила в его руках спички.
— Кури. Вера Игнатьевна в Москве, должна приехать утром.
— А я не знал, — спохватился Николай. — Вообще до меня только сейчас дошло… Нахально, правда? Я боялся, что откроет тетя, и собирался выдать себя за точильщика…
— Чудак, она была бы рада тебе. Она не любит слухов, не любит телефонов, а уж если познакомится. И потом ты врач.
— Плохой сон и аппетит? Раздражительность, не помогают лекарства?
— Не смейся, она несчастный человек.
— Прости, меня развеселил твой сын.
— Я сейчас приготовлю кофе.
— Что ты скажешь соседке?
— Что у меня Николай Великанов, он любит кофе.
Она вышла, осторожно прикрыв дверь, и тогда он закурил. Дым потянулся к форточке, и там его закружило и рассеяло потоком насыщенной дождевой свежести. Редко и бледно вспыхивало небо, и гром доносился издалека. Тучи оседали за дома. За окном еще слегка накрапывало.