В его мозгу всплыли обрывки бредового сна: Дима Зарубин раскрывает парашют на земле, потом они идут употреблять водку, а денег нет, и Карпухин читает лекцию. Сон своими внезапными поворотами напоминает эффектное стихотворение.
Карпухин мужает. Скажем прямо — Карпухин стареет. Раньше ему снились сны, типичные для молодого мужчины. Приходили по ночам сны, как хитрые советчики. И если бы слушаться их советов, то моральный облик комсомольца Карпухина был бы достоин обсуждения на собрании. А кого винить? Не выпороть же на воздусях свои настойчивые, красивые, искушающие сны?
Теперь снится про Диму Зарубина. А недавно приснилось, что он поступил на консервный завод, проработал там все лето сварщиком, а на зиму, когда завод остановили, перешел работать в больницу кочегаром. Резонно задать вопрос, какая чертовщина ему будет сниться в шестьдесят лет?
Он посмотрел на пилота. Не сказал ли Карпухин чего-нибудь вслух?
Кажется, пилоту не по себе. Он крутит на щитке какую-то ручку, делает виражи, заглядывает в карту, кричит в ларингофон.
До плеча испуганно дотронулась Маша. Виталий повернулся к ней и увидел, что она наклонилась к Чистякову. Тот бессильно свесил голову на спинку кресла, кровь пропитала повязку — в центре ярко-красное, в окружности желтеющие разводы.
Это нестрашно, просто подтекает, пробовал успокоить себя Карпухин, но очки у него запотели и дрожали пальцы, щупающие пульс.
Сейчас долетим. Обогнем краешек этой дырявой тучи и как-нибудь поднырнем под нее у аэродрома. О, было дело, было дело! — погода, видно, обалдела.
— Скоро?! — крикнул он, придвинувшись к самому наушнику пилота.
Пилот озабоченно покачал головой и на карте показал пальцем кольцо вокруг города.
Кружим! — осенило Виталия. Уже минут пятнадцать кружим!
Он стал смотреть вниз и ничего не увидел: ни знакомой припудренной трубы гипсового завода, ни элеватора, ни, на худой конец, кладбища. Внизу что-то серое, пасмурное, размытое. Клочья туч проносятся рядом. Их хорошо видно. Они удивительно материальны — в это не совсем веришь, глядя с земли.
— Леня! — крикнул Карпухин.
Ресницы Чистякова дрогнули, он с трудом открыл глаза. Маша растерянно смотрела то на него, то на доктора. Виталий вцепился в руку пилота. Тот снял наушники и наклонился к нему. Увидев испуганные за потными очками глаза врача, он резко повернулся к больному. Красные капли набухали на повязке Чистякова и капали на одежду и сиденье.
Виталий глотал липкую слюну и не выпускал руку летчика. А летчик, взъерошив волосы, напялил наушники и что-то крикнул — ларингофон дергался у него на шее. А потом заорал Карпухину:
— Доктор… что-нибудь надо… не принимают… гроза…
Навигационный запас бензина в самолете, кажется, на один час. Но часа Леонид не протянет. Сестра взяла с собой два шприца и какие-то сердечные средства. Но что может дать кофеин? Только в романах бывают чудодейственные ампулы, в медицине их не бывает. Все, что несет с собой жизнь, действует медленно и не наверняка.
— Назад! — крикнул Карпухин пилоту. С багровым от волнения лицом пилот достал карту. Ткнув в ближайшие районные центры, зачеркнул их пальцем. Значит, назад нельзя?
Пульс сто сорок, соображал Карпухин. От одного этого врач может погибнуть раньше больного. Потом напишут: скончался при исполнении служебных обязанностей. Очень даже грустно.
— На военный аэродром! — снова закричал он летчику. Его взбудоражила эта идея. Он расстегнул ворот рубахи и замахал руками. — Давай на военный аэродром!
Но пилот покачал головой. Виталий разобрал все то же ужасное слово «гроза».
Черт побери, есть что-нибудь страшнее грозы? Какая-то княгиня в какой-то книжке во время грозы наряжалась в шелковое белье и укладывалась на стеклянную кровать. Изобретательная княгиня, как бы она поступила сейчас на месте Карпухина?
А пилот трус. А? Пилот боится за свою шкуру и за перкалевую шкуру своего самолета.
Он опять схватил его за руку и стал горячо упрашивать, сильно напрягая голос и глотая слова:
— Слушай, надо пробиться, обязательно… Чуешь? Это тебе не тара, а человек. — Он видел, что пилот не все расслышал, но продолжал кричать, тыкаясь очками в наушник. — Он студент… Чуешь? На практике… Из-за какого-то пьяного шофера… Слушай, а что, если на аэродром ДОСААФ? ДОСААФ, говорю! Я там прыгал… Километров тридцать от города… Может, нет грозы… Спроси-ка!
Пилот кивнул, не переставая разговаривать с землей. Карпухин понял, что он об этом знает. Возможно, они уже кружили над этим аэродромом.
Чистяков съехал на плечо Маши. Она обхватила его руками, гладила волосы, лихорадочно щупала пульс. Ее голубая кофточка была залита кровью.