— Люблю гульбища, — невпопад сказал он, чтобы скрыть свое смущение.
Ах как кстати подвернулось весло, как много шума можно им наделать, если хочешь заглушить хихиканье неодушевленной природы!
Он перевел дыхание. Нет, она не испугалась. Не попринимать ли ему бром с валерьяной от неврастении?
Виталий бросил хилое свое весло и, приплясывая у трубы, попытался утопить нос лодки.
— Героический поступок в самолете воспитал в тебе борца-одиночку, — заметил Николай и тоже стал приплясывать.
— Но веса это ему не прибавило, — с сожалением окинул Карпухина взглядом Саша Глушко.
— Разве что в собственных глазах, — добавил Великанов.
Виталий обиженно шмыгнул носом и уступил место Глушко. Втроем — да еще девушки помогали — они налегли, и нос лодки ушел под трубу. Теперь вся компания уходила к корме, а лодка втискивалась в воду, продвигалась под трубой.
Потом всей кучей налегли на корму.
— Береги ноги! — предупредил Саша. — Все на ту сторону!
Карпухин влез на трубу и помог девушкам. Длинной ногой нащупав скамейку, стал придерживать лодку, чтобы она не ушла, когда вынырнет.
— Есть! — заорали ребята, Великанов и Глушко, и влезли наверх, где уже сидели довольные приключением девушки.
Через несколько минут Карпухин помог им спуститься в лодку. Потом у него долго не ладилось с веслом — закипала вода и летели брызги, когда он вспоминал, как целую долю секунды Валя держалась за его шею.
А город отбивался от ночи огнями — целое сияние подступало к горизонту, уходило, мерцало вдалеке за лесным берегом. И скоро все заметили, что река стала узкой и замерли берега, и лодку отделило от мира этой внезапной загородной тишиной.
— Странно, — поделился Николай. Он выкинул сигарету, она шикнула за бортом. — Мне тоскливо, когда я не вижу вокруг себя высоковольтных столбов.
Карпухин, которого в людях веселила серьезность, захохотал, даже грести не было силы. Смех понесся по реке и отозвался на берегах.
— Вот талисман в духе времени! — вымолвил он. — Не ищите на дверях у Великанова подковы. У его порога будет стоять высоковольтный столб.
Великанов, глядя на Карпухина, сушил весло, оба отдыхали.
— Скоро подкова поднимется в цене, — отозвался он. — Лошади проиграли войну с тракторами. Теперь можно коллекционировать подковы.
— А мне что-то холодно, — ни к кому не обращаясь и, наверное, неожиданно для себя громко пожаловалась Алла. Она куталась на корме в пиджак Глушко.
И в самом деле становилось прохладно. Виталий надел майку и рубаху. Отодвинув гитару к ногам Аллы, спросил:
— Госэкзаменов боишься? Не робей! Саша приедет в институт, пригрозит ректору и сделает тебе из экзаменов беспроигрышную лотерею. — Он гребанул несколько раз. Озаренный новой идеей, сказал, чтобы слышали все: — А что касается коллекции, то я не променял бы чемодан золоченых подков на мою коллекцию женских пуговиц.
— Трепло ты, Виталька, — оборвал Глушко, и в это время лодка тронула шершавое дно реки. — Левый борт, табань. Правый — навались! — успел крикнуть он.
Великанов навалился. Лодка развернулась, дернулась напоследок и остановилась носом к левому берегу. Охнула Алла на корме — от неожиданности и оттого, что чувствовала себя виноватой. Валя низко наклонилась к воде и разглядела, как в темноте просвечивалось белое каменистое дно речки.
Откуда-то возникла музыка — тихая, почти нереальная, как сквозь сон, или как где-нибудь в «Поплавке», когда слегка захмелели. Путешественники не сразу сообразили, что Алла включила транзистор.
Может, на кого-нибудь музыка действует парализующе, как стрельный яд, но на Карпухина она, будьте покойны, действует, как подсказка с дальней парты. Он вскочил и выпрыгнул в воду.
— Мне рано на вечный якорь! — заорал он. — Я предпочитаю выспаться в палатке!
Дернул корму, кряхтя, налег плечом, и вот уже зашипело днище, и вот уже и пошло, и пошло под крики «ура!» и легкую музыку из рук Аллы.
Он влез в лодку, снял рубаху и майку и выкрутил их. Валя своей косынкой, на виду у ханжески замычавшей братвы, стала поспешно обтирать ему дрогнувшие и ослабевшие плечи.
— Эй, вы! — громко закричали с берега, когда они тронулись и пошли левее, где глубже. — Не орите, рыбу пугаете!
— Не орите сами! — огрызнулся Карпухин. — Мы из комиссии, понятно? Протоколы пишем, ясно?
Левый берег не ответил, промолчал. Должно, поплевывал на червячка левый берег. Зато правый крякнул — солидный человек сидел на правом, — откашлялся и заявил охрипло:
— Ихманы, дьявол вас, и ревизоры!