— Дарья Петровна, не велите казнить!
Она сняла фартук, покачала головой.
— Посудите сами, — объяснил он, — во-первых, полы плохие, а во-вторых… Вы получили телеграмму?
Женщина понятливо вздохнула («Неужели нет?»), ушла в другую комнату («Есть! Могла бы прямо с порога сказать») и уже оттуда ответила:
— Одними телеграммами и живу. Не любит она писем. Вот вчера прислала: «Выезжаю двадцать третьего» Так ведь до двадцать третьего целая вечность. Могла бы и письмишко черкнуть, про экзамены подробно написать.
Двадцать четвертого будет здесь! Он впился глазами в машинописную строчку — «Целую Аллах». Украсть, вырезать! Выменять у Дарьи Петровны на обещанье не ввязываться больше в драки! Невеста по конспиративным соображениям никогда его не целовала в письмах. Не жизнь, а сплошное воздержание!
— А ты получил что-нибудь?
— Э-э… да, — нерешительно подтвердил Саша. — Такую же бумажку. «Целую Алла».
— Целует, говоришь?
— Ага, — он набрался храбрости и выложил все: — Мы с ней решили пожениться…
Алка задала ему задачу. Скажи, говорит, сам. У меня, говорит, духу не хватает написать. А у него духу хватает? Это же не боксерский ринг. Его же никто не обучал глухой защите от женщины… От Дарьи Петровны… От будущей тещи…
Он опустил глаза. Безобразно краснеет человек: и шея, и уши, и стриженый затылок — он догадывался, что у него и затылок краснеет.
— Стало быть, решили?
О боже, как долго! Что чувствовали осужденные на смерть, если вдруг не срабатывала гильотина?
— Да, решили, — утвердил он беспечным басом.
— И ты подарочки нам носишь? — спокойно спрашивала Дарья Петровна, добрая женщина.
Он увидел в ее глазах слезы, порывисто обнял ее, стыдясь своей недавней хитрости. Разве с этим приходят к матери? И разве так все это представлялось матери?
— Ей еще целый год учиться, — тихо и бессильно сказала она.
— Как у поэта: «И учит нас с тобой любовь, и не дает учиться»? — глупея от счастья, выпалил он.
— Трудно будет вам обоим. Вместе вдвое легче и во сто раз труднее. Вот и посчитай.
Она помолчала и тихо ушла в другую комнату.
Грустно. Как-то невесело все получается. Он снова взял телеграмму и попробовал представить лицо Аллы. На носу несколько веснушек. Он любил считать их вслух. Глаза серые. Волосы… Какую она выдумает прическу к свадьбе?
Встал, прошел на кухню. Сначала надо расстелить линолеум, чтобы он отлежался. Потом заделать под плинтусы. В квартире еще много работы.
— Дарья Петровна, когда подключат горячую воду?
— Обещают скоро, а когда — поди узнай…
— Кого там поторопить в конторе? Небось пьяница какой-нибудь сидит, смесители ворует…
— Уже торопили, — ответила Дарья Петровна из комнаты.
«Эт-ты, брат ты мой»… — вспомнил Глушко.
— Ладно.
— Саша, — Дарья Петровна вышла в плаще и с сумкой. — Ну как же это так… вдруг? Ведь надо приготовиться, пошить кое-что, закупить…
В голове у Глушко по этому вопросу была полная ясность. Необходимость что-то закупить или сшить не должна стать причиной затягивания сроков. Что касается денег — может быть, и это тревожит Дарью Петровну, — то еще до специализации он стал откладывать понемногу. Можно и занять.
— Я думаю, месяца на всё хватит, — рассудительно ответил он.
А когда Алла приедет, месячную программу можно ужать, сократить. Не играйте на нервах жениха!
Дарья Петровна в ответ только вздохнула.
— Ты подождешь меня? Я в магазин схожу.
— Нет, пойду.
Внизу он заглянул в почтовый ящик. Писем не было. Целую, Алла! Убедите жениха, что эти слова стали эпистолярным штампом!
День получился солнечным. А с утра еще досаждал вчерашний ветер, Глушко помахал рукой Дарье Петровне и зашагал вверх по Ленинской.
Труд облагораживает стажера.
После работы, если нечего делать,
я чувствую, что морально разлагаюсь
Зарубин снял с вешалки потрепанный пиджачок. Зная по опыту, как трудно доходят до Карпухина простые вещи, счел нужным вернуться к старой истории:
— Я не уверен, что о нашей драке не известили главного врача. А тот соответственно доложит облздравотделу, и но этой причине…
Великанов оторвался от своего конспекта и шумно вздохнул:
— Помолчал бы ты, тянучка. В сотый раз об одном и том же.
Карпухин, широко расхаживая по комнате, деловито возразил: