— А ты, Дима, оба моторчика сжег? Испортил, брат, себе характеристику. Не возьмут тебя теперь в крупное лечебное учреждение.
Зарубин насторожился, уставился на Виталия. Тот спокойно взял ножницы и занялся ногтями.
— Я никуда не собираюсь, чтобы тебе было известно, — ответил Дмитрий.
— …и вследствие этого, — подхватил Виталий, — у нас, дорогие коллеги, нет ни малейшей причины впадать в так называемую ажитацию! Я правильно развил твою мысль, Дима? — спросил он у растерявшегося Зарубина.
— Какое еще крупное лечебное учреждение? — встрял в разговор Глушко. — Он у себя в районе живет как у Христа за пазухой. Бывал я у него…
— У Христа — это что! — живо откликнулся Виталий. Вот кабы у богоматери…
Коля Великанов снова оторвался от тетрадки:
— Из тебя часто стал выпирать примитив, Виталий.
— Нет, дорогой Кока-Коля, — возразил Карпухин, поправив очки. — Иногда я чувствую себя человеком сложным, с хемингуэевскими айсбергами за пазухой… Тьфу ты, опять за пазухой, — перебил он себя.
— Мысль пишем, две в уме? — ехидно поинтересовался Николай.
Саша Глушко перевел разговор:
— Что-то Андрей не звонит.
Великанов захлопнул конспект, поднялся, прислонился к подоконнику и стал смотреть в зеленую воду аквариума. Кто-то включил радио, но Николай не обратил внимания.
— Ничего не будет, — твердо сказал он. — Облздрав уже влепил ему выговор.
— Хорошо, что он не темнил и все описал в протоколе вскрытия, — Саша задумчиво потер щеку.
Все повернулись к нему, словно он обязан был предложить какой-то выход, но Глушко пошел тяжело ступать по комнате, безнадежно молчаливый и серьезный.
— Ему надо бы зашить аппендикулярный разрез и пойти срединным, — несмело поделился своими соображениями Карпухин: чувствуя себя слабее товарищей, он избегал разговоров о хирургии.
— Совершенно верно, — поддержал Зарубин, усаживаясь за стол. Не так уж часто за этим столом говорили серьезные вещи. — Дело в том, что он диагностировал заворот через аппендикулярный разрез. Следовательно, дальнейшие его действия могут быть квалифицированы как преступная самонадеянность.
— Черт, и никого не вызвал на помощь!
— А кого звать?
— Терапевтов в операционную не затянешь.
— Что они понимают, терапевты?
— Мог бы вызвать бортхирурга, — продолжал Зарубин. — Басов всегда вылетает охотно. А практика изобилует подобными случаями, когда хирург обращается за помощью в областной город и зашивает рану до приезда старшего товарища.
— У него одно оправдание, — опять высказался Глушко, — его неопытность.
— По-моему, он не очень ухватился за этот шанс, — Великанов сделал последнюю затяжку, швырнул окурок в форточку.
— Старики, а что, если всем съездить к прокурору? — предложил Карпухин. Мысль была жидковата, он сам чувствовал, но что тут придумаешь?
— Или в облздрав, — поддержал кто-то.
Одни стали возражать, другие одобряли мысль Карпухина. Поднялся шум, пришлось выключить радио. Самозванные председатели, узурпаторы и выскочки стучали по графину, призывали к порядку. Наконец бас Глушко одолел неразбериху:
— Давайте посоветуемся с Митрофаном Яковлевичем.
И все сразу согласились. Шум утих. Великанов открыл свой конспект — завтра он ассистирует на резекции желудка. Глушко побарабанил по столу и вдруг спросил:
— Ребята, кто мне даст денег? Только сумма нужна круглая.
Карпухин счел нужным вывернуть карманы.
— Пуст мой гомонок. Я влачил жалкое полутораставочное существование. С хозяйкой еще не расплатился, хоть и дул все время на полторы катушки.
Дима полез в чемодан и небрежным жестом бросил на стол пятьдесят рублей. Великанов поднялся, подошел к вешалке, где висели его брюки.
— Коля, — предупредил Сашка, — от тебя не возьму: скоро ты обанкротишься на разводе.
— Трешку дам безболезненно.
— Иди к черту! Она мне нужна… как слепому «Рубин-102».
— Как динозавру лапти, — хихикнул Зарубин.
— Как папе римскому ГТО второй ступени, — усугубил Виталий. — Саша, — осенило его, — могу предложить тебе для продажи полурваные полы моего полупальто.
— Глушко, — осторожно обратился Зарубин, — мне бы хотелось, чтобы ты, ввиду особых у меня обстоятельств, вернул деньги через месяц.
Посмотрев на разбросанные по столу бумажки, Саша дернул короткочубой головой. Мысль не брать деньги у Зарубина показалась ему ребячливой.
Великанов пнул ногой кусок штукатурки и чертыхнулся.
— Когда уж мы будем жить по-человечески?