— Вам куда? — До Великанова дошло, что они стоят уже достаточно долго.
Девушка кивнула в сторону Дома Советов. Они медленно пошли вверх по улице.
— Завтра у нас начинается практика, — нарушила Ася минутное молчание.
— Майна-вира, кладка, затяжка, стропильная нога? — перечислил Карпухин.
Ася улыбнулась. Стучали-тикали каблучки, похожие на секунды, которыми живет влюбленный мужчина. Стучали, отсчитывали время до той черты у какого-то дома, за которой ничто не будет радовать Виталия. Серая юбочка, проносилось в его голове, туфельки водоизмещением в наперсток — ты создана для шкатулочки!
— Вы на каком объекте? — поинтересовался Великанов.
— Жилой дом в 135-м квартале. Страшно, но самое главное, нам не повезло с руководителем.
— А кто?
— Преподаватель наш, Раевский такой…
— Борис? — удивился Николай.
— Вы его знаете?
— Так, по отрывочным рассказам…
— Инженер он знающий, по человек какой-то…
Великанов закурил на ходу. Студенты судят о своих преподавателях очень односторонне, но, наверное, та сторона, о которой они говорят, всегда соответствует истине.
— Мы посетим вас на лесах — пообещал Виталий и, чтобы не показаться навязчивым, добавил: — Когда приедет Андрей.
— Когда приедет? — удивилась Ася — Он еще не приехал?
Николай посмотрел на растерявшегося Карпухина, потом на Асю, у которой пальцы теребили сумочку. Если он что-нибудь понимает в человеческих отношениях, то, выходит, Андрей не все сказал Асе. Это как-то не вязалось с характером Золотарева. И еще ему подумалось, что у Андрея лицо, которое должно нравиться женщинам.
— Он обещал скоро вернуться, — сказал Великанов спокойно. Виталий поспешно поддакнул.
Они остановились у арки большого дома. Проходили торопливые люди, хлынувшие из кинотеатра. Карпухина толкали, он вежливо извинялся.
— Ну ладно, — вздохнула девушка. — Я к подруге. До свиданья!
Она кивнула им и скрылась в подъезде. Друзья пошли в сторону больницы.
Николай подхватил Виталия под руку и задумчиво сказал:
— Вот тебе тема для дискуссии: «Верите ли вы в любовь с первого взгляда?» Я понимаю Андрея. А ты о ней не думай.
Любовь рубает на скаку — понятно даже дураку, мелькнуло в голове Карпухина, но по другому поводу. Он вспомнил концерт гитаристов, грозу и буфет на вокзале.
— Ну и дурак я! — покачал он взъерошенной головой.
Среди нагревшихся за день зданий и пропыленных деревьев скверика, к которому они подходили, запахло теплой свежестью. У Дома Советов по асфальту разливались огни. Где-то впереди них шла поливочная машина.
Собственный стиль — это неумение
сказать так, как говорил автор,
которому ты подражаешь
Как я выгляжу? — спросил Глушко, надев новенькую шелковую майку.
— Я бы сказал, хорошо, — оглядел его Зарубин. Он пришел минуту назад и сидел за столом в своем потрепанном пиджаке. — Только вытащи из задних карманов бумажники.
— Разуй глаза, ясновидящий, — расхохотался Карпухин, — какие же это бумажники?
— А что?
Саша потрогал места, где люди побогаче, возможно, и носят деньги, и вздохнул:
— Эх, потолстел я! Надо бы начинать тренировки.
Дима взял со стола чайник.
— Между прочим, — сказал он в дверях, — я сейчас направил к нам в больницу ребенка с ущемленной грыжей. Тебя, Глушко, это не интересует?
— Интересует, — торопливо ответил тот. — Пойдем, Коля?
— А с какой стати ты смотрел ребенка? — спросил Великанов.
— Да так, пришлось… — уклонился от ответа Зарубин и вышел в коридор.
Саша быстро снял обновку. Карпухин сладко зевнул и продекламировал:
— Не получится из меня хирурга, — вздохнул он. — И поэта не получится. Мой собственный стиль ускользает от меня.
— Твоя поэзия, милый мой, — скрип начищенных башмаков в шумном городе, — откликнулся Великанов, — А собственный стиль — это неумение сказать так, как говорил автор, которому ты подражаешь.
— Ладно, — согласился покладистый Виталий, — я не многоженец, со мной моя подруга невропатология.