Немножко возбужден от вина, что-то в нем осталось от вундеркинда и от математика, но, кажется, в Инту приедут хорошие люди. Тоня вышла в коридор и встала у окна. Прошел проводник с чаем. Белая куртка, сахар в кармане. В купе оживились пассажиры, потянулись к туалету с полотенцами через плечо.
И все-таки дело не в том, чтобы человека на первых порах не баловала удача. Вряд ли она избалует мужественного и упрямого. А с другой стороны, сколько карьеристов начинают ни с чего, танцуют от печки, если пользоваться образом Глеба. Нет, человека всегда должно сопровождать счастье. Только не надо сгибаться — и счастье, и горе могут согнуть слабого.
Глядя на бесконечный хоровод столбов — провода на плечи друг другу, — она прикинула, сколько чемоданов понадобится для ее книг. Надо уговорить тетушку поехать вместе с ней. Будет трудно, но надо уговорить.
У Коли Великанова грустные глаза. Он много курит. В последний раз спичка освещает его лицо. Он уходит, подняв воротник плаща.
Решать вопросы очертя голову? Могу, могу! Только для меня это означает не закрыть глаза, а быть решительной и непреклонной. Поэтому я и сказала тебе, что не могу. Ты обиделся и ушел. Я слышала, как ты за углом чиркал спичками, — был ветер. А когда уехал Золотарев, ты позвонил не мне, а редактору.
Инта — какой-то маленький городок. Цивилизация в центре мхов, лишайников и полярных сияний. А может, там леса? Откуда он взял лишайники? Там у меня будет сознание, что я начинаю сначала. А здесь я постоянно буду чувствовать, что все продолжается.
Проводник шел с пустыми стаканами. Звякали подстаканники с буквами «МПС».
— Вам сейчас выходить, — предупредил он.
— Послушайте, вы не ездили по северным дорогам? — неожиданно спросила Тоня.
— Где? — он удивился.
Она смутилась, узнав в нем южанина: орлиный нос, красноватые белки глаз, усики в ниточку.
Из купе вышла Тамара. Сзади Глеб и Володя несли по чемодану. Тоня, спохватившись, взяла свою сумочку с полки. За окном надвигался город. В кадры вагонных окон вписывались церкви и башенные краны.
В тамбуре Тамара подкрашивала губы.
— И вы? — удивилась она, увидев Тоню.
— Вас кто-нибудь встретит? — спросил ее Володя.
— До сих пор встречали, — ответила она и как-то неуверенно пожала плечами.
— Вы здешняя? — обратилась она к Тоне.
— Да, то есть… живу здесь.
— Я была здесь проездом. Хороший город?
— Инта лучше. Впрочем, это я так…
— Боже! — вздохнула женщина. И опять ее лицо лишилось живой черты — простой бабьей неуверенности. Красивый профиль — для афиш и сольных концертов.
— Вы были в Инте? — оживился Глеб.
— Нет, но она мне снится по ночам…
— Приезжайте! — горячо вмешался Владимир. — Мы похлопочем…
Надвигался перрон, мокрый, с красным разлитым отражением вокзальных стен. Суетились встречающие, бежали за вагонами, всматривались в окна, что-то кричали. Проплыл книжный киоск с цветными от журналов окнами. Бойкая лоточница выкрикивала зазывные стишки — базарный конферанс, сочиненный, как видно, во времена нэпа.
Вагон остановился напротив большого цветника, охваченного тяжелой решеткой. Тоня вышла на перрон и осмотрелась. На скамейке у ограды парень в сером костюме пел под гитару:
Плечистый, коротко подстриженный молодой человек подошел к ней и неуверенно спросил:
— Простите, вы не Тамара?
Она засмеялась. Кажется, он узнал ее и смутился. Она частенько видела его во дворе своего дома и даже знала, что он жених дочери Дарьи Петровны.
Тоня медленно пошла по перрону. Носильщик, проходя мимо гитариста, хмуро спросил его:
— Что, живот, что ли, прокипятил?
— До свиданья! — повернулась она и помахала рукой Глебу и Владимиру.
Они, зная цену каждому своему шагу,
не называют каждый свой шаг подвигом