— Ага! — воскликнул Карпухин. — Значит, все нити ведут…
Он взволнованно прошелся от окна к двери. Возвращаясь, поглядел на Галю. Она зевнула и покосилась на часы.
— Тут, конечно, Щапова… Я ее знаю.
— А может, это интуиция? — усомнился Виталий и подумал, что с такой меркой сам он часто и горько ошибался в людях.
— Бог с ними! — вздохнула она. — Может, ей приказал главный.
— Нет, — возразил он, — работает хищник неглупый, но мелкий. Честно говоря, мне эта Щапова тоже не нравится.
— А откуда вы взяли, что она мне не нравится?
— Действительно, — он взъерошил волосы, брать-то было неоткуда…
— Ничего плохого она мне не сделала. А Семен Анатольевич говорит, сто на работе она семерых стоит, незаменимый инспектор по кадрам.
Некоторое время она о чем-то думала. На лбу наметились морщинки, которые с годами потребуют косметики. Думать ей явно не шло.
— А скажите мне, — проговорила Степанова, глядя мимо него, — почему существуют законы, которые сами толкают на нарушения? Ведь можно было бы разрешить больнице… дать ей ставки рабочих. А потом говорят: «Вы просмотрели, допустили халатность». Или как там?..
— Вообще-то хорошо бы разок закинуть сеть, — ответил Карпухин. — Но пока надо удочками.
— Между прочим, — сказала она, — у вашего Зарубина дружба со Щаповой. Ее брат помогает ему дом строить.
Карпухин об этом уже что-то слышал. Жена этого брата лежит с ребенком в детской хирургии. Ее мальчика оперировал Саша Глушко.
Он взял с вазы крупную вишню. По-ученому — плод косточковой культуры. Тьфу, никакой поэзии!
Вишенка ты моя, думал Карпухин о Вале Филимоновой. Таинство мое! При всей твоей ясности мне еще надо много в тебе угадывать. Трудное занятие для Карпухина — долго угадывать. А Степанова вон сидит, отгаданная. Она, конечно, расскажет тебе, что я к ней заходил. И если ты не поймешь, почему я это сделал, то сразу перестанешь быть загадкой… Сам-то я еще не понимаю. Тот, кто постоянно ясен, пусть с мамашей ходит в ясли…
Вечерело. Смолкали голоса за окном. Длинные тени тянулись к противоположному дому, ломались у фундамента и поднимались, прямые по белому фасаду. Мальчишки разошлись во дворе. В незащищенных воротах расхаживали голуби.
Спокойное равновесие дня и ночи. Сумбурного дня и очистительной ночи.
— Я пойду, — сказал он.
Она не успела подняться, а он уже вышел и мимо приемника, мимо бабушки, мимо шипящей кухни, по лестнице, по гулким площадкам — на улицу.
Знатоки кривят губы: «Супружество!..» От медового месяца до серебряной свадьбы годы неуклонного, непостижимого для обоих охлаждения. У нее заброшенная мечта об институте. У него — выцветающая от времени пустая папочка для диссертации. Они будут складывать в нее поздравительные телеграммы и оплаченные жировки. И родятся стихи: «А на веревках на ветру кнутами хлопают простынки…»
Эй, знатоки, эрудиты, энциклопедисты и начетчики! А вы замечали, как у молоденькой кондукторши среди тусклой меди в ладошке сияет золото на безымянном пальце? Нет? А у вас всё в порядке с глазами? Вам везло с женщинами и не везло с любовью. Ваши философы были скопцами, а сами вы слишком долго работали на конезаводах. Но все равно я приглашу вас на золотую свадьбу! Тут все дело в поэзии. Человек не может не быть поэтом.
Карпухин остановился у больничных ворот. Из проходной доносился голос дяди Миши. Сторож пел какой-то романс.
Продолжать спор! Швырять
балласт за борт, чтобы стало
легче, чтобы как-то
удержаться на поверхности
Надо было с этим покончить еще в тот вечер, когда Великанов приходил к ней в гостиницу. Сказать спокойно и определенно. Но для него не было более мучительной казни, чем выяснение отношений. Да и Тамара предпочитала говорить о пустяках, как будто у них все могло разрешиться само собой и встать на свои места.
Они прошли мимо тяжелого здания библиотеки. За ней начинался скверик — тот самый, она о нем, наверное, забыла. Тогда не было ни библиотеки, ни нового квартала жилых домов. И деревья сильно выросли за три года.
Она шла немножко впереди него. Он посматривал на четкий профиль жены и даже поежился от мысли, что когда-то боготворил ее красоту. В руках она держала концы косынки, накинутой на плечи. Может быть, и тогда была косынка, он не помнит. Помнит только, как Тамара попросила у него сигарету, когда он рассказал ей, что облздравотдел предложил ему участковую больницу и что он согласился. Она ждала его в этом скверике, наверное, не менее часа. Он дал ей сигарету, хотя она не курила до этого несколько месяцев.