Девушка раскланивалась со встречными. Ей кивали с улыбкой, называли по имени-отчеству. Чувствовалось, что ее любили и не было у людей на нее зла.
Она остановилась у калитки, откинула со столбика ременную петельку. У него вперебой пошло сердце, когда он увидел внимательное лицо женщины, повернувшейся к ним. Вдоль забора росли георгины, тянулась повилика, опутывая забор. А в огороде нацелились на солнце подсолнухи.
Валя бросилась к матери. До Виталия донеслись слова девушки, от которых ему стало жарко: «Он такой хороший…» Клавдия Павловна смущенно протянула руку. Он пробормотал свое имя и заметил, что у нее голубые, как у дочери, глаза и что она еще молодая, и в голосе у нее много доброты.
— Что ж это я? Проходите! — хлопотливо спохватилась Клавдия Павловна.
Испугавшись чистоты крылечка, он нагнулся и стал вытирать свои пропыленные туфли краешком брошенной тряпки, а сзади почти крикнула Клавдия Павловна:
— Да что вы! К нашему полу ничего не пристанет.
На цыпочках Виталий поплыл по лоции чистенького половичка, приведшего его в большую комнату. А там уже кружилась посредине, закинув руки за голову, счастливая Валентина, как будто год не была дома. Он смотрел на нее с восторгом, даже не сразу отвел глаза, когда вошла Клавдия Павловна. А надо бы отвести, неудобно…
— Сейчас придет Женя, — сказала мама.
— Это мой брат, — пояснила Валя. — Он тракторист, помните, я говорила?
Он помнил. Он все помнил. Отец умер в больнице, и этим была решена судьба дочери, тогда еще едва задумывавшейся над своей будущей профессией, — она станет медиком. А папа был коммунистом, приехал сюда после войны из города поднимать колхоз.
Его портрет висел в простенке. Улыбающееся лицо, распахнутый ворот полосатой рубахи.
Валя села рядом с Карпухиным. Он не выдержал, дотронулся до ее плеча, но так ничего и не сказал, только посмотрел в ее посиневшие глаза.
На столе возникла скатерть-самобранка. Запотевшая бутылка, свежие огурцы, запахло жареным, печеным, запахло погребом и огородом.
Почему самобранка? Бранит себя за промедление и скромность?
Снаружи сквозь кухонные шумы донесся женский голос. Ему ответил голос Клавдии Павловны. Валя вышла и вернулась через несколько минут немножко смущенная и растерянная. Она остановилась у стола и сбивчиво объяснила:
— Тетя Шура, соседка наша, откуда она узнала — даже удивительно… Мама ей говорит, что неудобно, а я все-таки решила попросить вас… В общем головные боли у нее, и она к городскому доктору пришла…
Он вскочил с дивана. Ему хотелось сказать в назидательном духе насчет того, что это долг порядочного медика, но его уже вынесло в другую комнату.
Старая женщина встала, увидев долговязого доктора в очках, и робко поздоровалась. Карпухин вытащил из кармана молоточек, с которым не расставался после драки на вечере. В молоточке есть что-то факирское. В глазах пациентов он компенсирует недостающую доктору солидность.
Он выслушал пространный рассказ женщины о своей болезни. Про то, как лечилась во многих больницах, изверилась в докторах и все-таки не упускала возможности попытать нового врача. Несколько раз в комнату заходили Валя и Клавдия Павловна, но старушка не замечала их нетерпения.
Карпухину очень скоро стало все ясно. Но в подобных случаях непременно нужен ритуал, некое таинство, чтобы не вызвать у пациента полного разочарования в медицине. И он простукивал грудную клетку старушки, проверял рефлексы.
Гипертоническая болезнь, выраженный склероз. Что прикажете делать? Виталий просмотрел ее многочисленные, аккуратно сложенные рецепты, подробно объяснил режим, рациональное питание и другие вопросы терапии. Он не перебивал ее, но умело использовал передышки в рассказе женщины, зная из опыта, что, как ни странно, люди чаще приходят рассказывать врачу, а не выслушивать его. В заключение он посоветовал ей попить топяную сушеницу, о которой вычитал в «Лекарственных растениях». Работа в районе научила его ценить народный опыт, хотя Карпухин знал: что многие из его коллег в угоду научному скепсису называют это чуть ли не знахарством.
— Хоть бы половчало, — вздохнула женщина и протянула Виталию три рубля, — а то вот в левой руке боль очувствляет…
Ему пришлось сделать строгое лицо, чтобы избежать упрашиваний. Она завязала деньги в платок и с порога поблагодарила:
— Дай тебе бог хорошую жену!
Увидев Валю, он махнул рукой и сказал:
— Для таких, как я, нужно, чтобы жена была по совместительству министром общественного порядка.