– Ты почему не пьешь? Пей! – потребовал Жора.
– Я не могу, у меня травма, – напомнил Игорь Владимирович, ладонью мягко прикоснувшись к своему животу и болезненно поморщившись.
– Травма у него! – фыркнул Гиббон, опрокинув стакан. – Ты козел. У тебя сопливый гопник чемодан с цацками дернул, а ты его, падлу, даже не срисовал!
– Я его запомнил! – возразил Коржиков, не нуждающийся в синхронном переводе с блатной фени. – Сколько раз рассказывать? Парень лет семнадцати, высокий, сутулый, в мешковатых штанах в крупную клетку и куртке с капюшоном…
– Сгорел синим пламенем! – перебил его Жора. – Пуфф! Ба-бах!
Он широко взмахнул руками, показывая пуф и бабах, и отправил в нокаут блюдо с селедкой. Игорь Владимирович вздохнул. Благодаря контактам с местной милицией компаньоны уже знали, что полугрузовой автомобиль «Бычок» производства Волжского автозавода, угнанный поутру с неохраняемой стоянки у продовольственной базы «Коровушка», через пятнадцать минут после ограбления ювелирного магазина взорвался на тихой улочке у морвокзала. На водительском месте в сгоревшем автомобиле находился мужчина, от которого мало что осталось, но судмедэксперт уверенно заявил, что погибший был молодым, высоким и сутулым.
– Игореша! – протянул Гиббон таким тоном, которым умные и бесконечно терпеливые взрослые разговаривают с невыносимо тупыми и упрямыми детьми. – Надо ж соображать! Дурень с битой был простым исполнителем, а за ним стоял кто-то поумнее. Этот умник подельничка своего убрал и золотишко унес. Да ты че, сразу не понял, что их двое было? Когда эти козлы пошли на дело, за баранкой был не сопляк в клеточку, а кто-то другой!
– Извини, но как раз этого другого я не видел! – умеренно рассердился Игорь Владимирович.
– Его никто не видел, – сокрушенно вздохнул Жора и вылил в свой стакан остатки водки. – Идеальное, блин, ограбление!
Коржиков опять хотел напомнить, что для них-то в принципе ничего страшного не случилось, если милиция не найдет чемодан с золотом – банк выплатит пострадавшей фирме страховку. Однако, взглянув на мрачное лицо компаньона, он предпочел промолчать. На низком челе Гиббона так же отчетливо, как на трансформаторной будке, читалось грозное предостережение: «Не влезай, убьет!» Игорь Владимирович предпочитал, чтобы убивали других, с него лично хватило и обширной гематомы в районе брюшины.
– Найду гада – башку откручу! – пообещал Жора и хрястнул об пол пустой стакан.
– Сам зайдешь или с милицией? – осмелился спросить Коржиков, когда отзвенели осколки.
– Ха, с милицией! – Гиббон презрительно фыркнул, давая понять, что ни в грош не ставит службу охраны правопорядка.
И то сказать, один факт, что сам Жора пребывал на свободе, указанную службу изрядно компроментировал.
– Бабок отсыплю – найдется, кому найти!
Бабки были частично отсыпаны, частично обещаны отнюдь не в милицейские закрома.
К вечеру того же дня доблестная милиция установила личность погибшего юнца в клетчатых штанах и занялась его дружками-приятелями. К середине бурной ночи всплыла информация о залетном парне по прозвищу Чукча. Кто-то из тех, кто видел его в обществе погибшего студента, дал краткое описание внешности подозреваемого: «Глаза раскосые, лицо желтое, круглое, волосы черные щеткой. Натуральный чукча!»
Предпринятые милицией поиски натурального чукчи успехом не увенчались. Каким образом человек с типичной наружностью потомственного оленевода сумел затеряться в южном городе, надолго осталось волнующей загадкой.
Глава 4
С Илларионом Мухачевым мы выросли в одном дворе и, сколько я его помню, Ларик никогда не ходил пешком. Едва выбравшись из детской коляски, он пересел на велосипед, которому оставался верен долгие годы – кратковременные измены с роликовыми коньками и скейтбордом не в счет, ведь они тоже являлись колесным транспортом. В восемнадцать лет Ларик получил водительские права и обзавелся сначала мотоциклом, а потом и автомобилем. При этом от велосипедов, включая самый первый, трехколесный, он не избавился, а в дальнейшем без устали увеличивал число своих колесниц и к двадцати пяти годам стал обладателем целой коллекции экипажей разной степени потрепанности. В данный момент исправных автомобилей у Ларика три: новая «Ауди» для представительских целей, латаная «шестерка» для повседневного пользования и брутального вида «газон» для занятий триалом. Экстремальную езду по сильно пересеченной местности Ларик считает кратчайшим путем к достижению морально-нравственных высот и блаженства духа.
Не знаю, как насчет духовного, но никакого телесного блаженства от занятий триалом уж точно ждать не следует. Я это в полной мере поняла, прокатившись в компании друга детства по ухабистой обочине обледенелого горного серпантина.
С риском для своей и моей жизни обходя километровую пробку по краю пропасти, сорвиголова Мухачев радостно хохотал, обзывал меня трусливой маменькиной дочкой и для пущего моего «удовольствия» пускал крупные камни под колесо. Крепко зажмурившись и так же крепко стиснув челюсти, я летала по салону «газика» от стенки к стенке, как контуженная муха, получала синяки и мысленно проклинала Тяпу, Нюню и саму себя за фантазию – во-первых, и за болтливость – во-вторых. Кто меня тянул за язык? Зачем вообще надо было упоминать о приятеле – чемпионе гонок по бездорожью?
– Татьяна, если вы с этим отважным юношей вызволите из снежной ловушки наших японских гостей, я ответственно обещаю тебе все возможные бонусы! – заявила Татьяна Петровна, и я, как дурочка, тут же позвонила Ларику.
Он, разумеется, с радостью ухватился за возможность эх-прокатиться по заснеженным горным перевалам, бросил все дела и примчался за мной на своем стальном коне прямо к зданию администрации. Усаживаясь в битый жизнью военно-полевой «газон» под брезгливыми взглядами охранников и сочувственными взорами коллег по работе (Танечка, добрая душа, даже всплакнула и прощально помахала мне из окошка беленьким платочком), я остро ощущала несоответствие автомобиля общей картине и чувствовала себя крайне неловко. Однако эта неловкость не шла ни в какое сравнение с теми незабываемыми по остроте ощущениями, которые я пережила в дороге.
– Не боись, Танек, прорвемся! – подбадривал Ларик, в объезд бесконечной фуры проносясь на двух правых колесах по осыпающемуся ледяному карнизу.
– Не дрейфь, малявка! – орал он, когда мы в обход застопорившегося каравана пробились на снежную целину и увязли в глубоком сугробе.
С учетом того, что я в тот момент как Геркулес толкала машину, называть меня малявкой было по меньшей мере неучтиво.
– Не кисни, детка! – весело скалился любитель опасных приключений, когда я, мокрая и злая, сквозь стук и скрежет зубовный откровенно материла оптом себя, Ларика, коллег, японцев и ученых, бессовестно врущих о глобальном потеплении.
На землю, явно переживающую начало нового ледникового периода, пала ночь. Затейливо петляющая дорога, покрытая девственно чистым снегом, окончательно слилась с белыми горами. Мой бедовый приятель рулил по отфонарному принципу «наобум Лазаря», и я в преддверии райских врат уже начала каяться перед всевышним во всех своих прегрешениях, когда Ларик неожиданно прервал это душеспасительное занятие деловитым вопросом:
– Это не наш автобус?
Я спешно разлепила молитвенно склеенные ладошки, приставила одну из них козырьком ко лбу и напряженно всмотрелась в сумрачную даль. Добрый Ларик в помощь впередсмотрящему врубил дальний свет, и мне удалось разглядеть квадратную красную морду «Икаруса». Снизу он до середины колес утонул в сугробе, сверху его до самых окон замело снегом. В результате автобус здорово напоминал слоеный пирог с чрезмерно большим количеством взбитых сливок, но приступа аппетита эта картина у меня не вызвала. Окна «Икаруса» были темными, и я испугалась, что мы с Лариком прибыли на вечер экстремальной русско-японской встречи слишком поздно.