Филипп Артемьевич спустился вниз по лестнице, прошел по коридору и остановился у закрытой двери. Прислушался.
В комнате вызовов было тихо. Ни треска дров, ни бурления воды.
Колдун тихонько приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
И потерял дар речи, не в силах поверить в то, что видит.
Посреди комнаты мелом был тщательно вычерчен алатырь. В его центре лежал Анонимус, обнаженный, руки его были вытянуты по швам, голова запрокинута назад. На столе рядом и на стуле с противоположной стороны стояло сразу несколько ламп, направленных на лицо…
…Точнее на то, что когда-то было лицом несчастного фамильяра.
Кожа с него была сорвана, обнажая мышцы с левой стороны. А на правой части скалилась половинка черепа, с костей которого было срезано почти все мясо. Только глаз остался в пустой глазнице, приколотый несколькими серебряными булавками. Где сын взял их? Неужто привез с собой из Академии? Такой дряни в доме Авериных сроду не водилось. Из всех орудий наказаний для дивов имелась только плетка с серебряными нитями, но и ее Филипп Артемьевич ни разу не пускал в ход. Анонимуса, исполнительного и безукоризненно послушного, никогда не приходилось наказывать.
Еще одна булавка была зажата между пальцами Аркадия. Он стоял на коленях, наклонившись над своей жертвой, и сосредоточенно тыкал серебром во второй глаз, с которого было срезано только веко. И, похоже, настолько увлекся своим омерзительным занятием, что даже не заметил появления отца.
Зато его заметил Анонимус. Он задергал головой и замычал. Видимо, говорить или издавать какие-либо громкие звуки Аркадий ему запретил. Или просто вырезал язык. Рядом с сыном на низкой табуретке стояла кювета с мутной жижей, в которую уже превратилась отрезанная плоть черта. Последним, завершающим штрихом к тому ужасу, который творил сын, оказался взведенный фотоаппарат на треноге, направленный прямо на жертву. Аркадий, судя по всему, планировал запечатлеть себе на память результат своих развлечений.
Промелькнула мысль, что лучше бы сын развлекался с фамильяром в спальне! Да лучше… Да все, что угодно, было лучше, чем этот отвратительный садизм.
Аркадий обернулся и уставился на отца удивленным взглядом.
— Почему вы не спите, отец?
— Почему?.. Почему?! — Филипп Артемьевич рванулся вперед и, схватив сына за шиворот, отшвырнул в сторону. Сам ногой в тапке стер несколько линий узора, освобождая фамильяра. И повернулся к сыну.
— Отец… — негромко произнес Аркадий, — вы неверно истолковали…
— Неверно?! А как, черт побери, я могу это истолковать?! Мой сын пытает беспомощное, зависящее от него существо… мне в страшном сне такого бы не приснилось… Ты чудовище, Аркадий! Ты понимаешь это?
Аркадий поднялся на ноги.
— Отец, выслушайте меня. Я не пытал, я… — он пытался подобрать подходящее слово, — я его препарировал. Изучал.
— Изучал?! Это ты хочешь сказать в свое оправдание? Колдуны учатся по книгам! У тебя их полно, я отдал тебе все свои и покупал новейшие атласы!
— Этого нет в книгах… — произнес сын, в качестве подтверждения указывая на стол, на котором действительно лежал открытый анатомический атлас. Похоже, Аркадий уже совершенно успокоился и взял себя в руки. Потому что заговорил уверенно:
— Я сравнивал, вот, смотрите, — он схватил книжку, и из нее выпало несколько фотоснимков, сделанных ранее. Одного взгляда на них хватило, чтобы ком тошноты застрял у Филиппа Артемьевича в горле.
— Ты что же… вообразил себя ученым, сопляк? — он почувствовал, как от ярости у него заполыхали щеки. — Ты хоть понимаешь, что ты творишь?.. Это… это не игрушки!
Аркадий слегка сдвинул брови.
— В Академии мы уже препарировали лягушек и крыс. На следующий год нас начнут пускать в прозекторскую. Вы, наверное, забыли…
— Лягушки, крысы и трупы не чувствуют боли!
На лице сына вдруг мелькнула ехидная ухмылка.
— Да… вы и правда учились по книжкам, отец…
Такой откровенной дерзости Филипп Артемьевич уже не выдержал. Он наотмашь ударил сына по ухмыляющемуся лицу, и тот отлетел в сторону — все же Аркадий, несмотря на свою наглость, оставался всего лишь худощавым подростком. Попадала с полок и зазвенела стеклянная посуда. Аркадий же весьма быстро восстановил равновесие. Ухмылка с его лица не исчезла, и только стала шире. Он вытер тыльной стороной ладони кровь с разбитой губы.
— Наш научный спор становится жарким, — спокойно заметил он.
Филипп Артемьевич шагнул вперед, занося руку для очередного удара. И внезапно почувствовал, что опустить ее не может — на запястье крепко сомкнулись пальцы Анонимуса.