Не было никаких сомнений в том, кто избил Петьку. На мальчишке были надеты обычная майка и шорты — одежда однозначно домашняя, совершенно не годящаяся для прогулок по улице в феврале. Да и не порют уличные хулиганы мальчишек ремнем.
Но не успела она задать закономерный вопрос, как в дверь снова постучали.
— Кто там? — поджав губы, спросила Маргарита, хотя уже знала ответ.
— Не открывайте, тетя Марго, прибьет… ей Богу, прибьет…
— Не бойся, — сказала Маргарита и повернулась к двери.
— Маргарита Вячеславовна, откройте дверь, пожалуйста, — голос соседа звучал весьма раздраженно.
— Чтобы ты мог продолжить? Еще чего. Проспись, Гриша, потом говорить будем. Когда Катя вернется.
— Да я не пил, вы что… трезв как стеклышко. Вы просто не знаете, что этот паршивец натворил!
— Что бы он ни натворил, ему двенадцать лет. Пороть, Гриша, надо тебя. Всю спину мальчонке исполосовал, ирод. Отойди от двери, от греха! — повысила она голос.
— Откройте, говорю! — в голосе соседа послышались угроза и как будто… страх. — Иначе я… — он замялся, не зная, что сказать дальше. Но Маргарита дополнила сама:
— Иначе что? Дверь сломаешь и меня ремнем отхлещешь? Иди домой, Гриша. Катя придет, поговорю с ней. А то полицию сейчас вызову! — пригрозила она.
Полиция, видимо, напугала соседа. Из коридора послышались шаркающие шаги: похоже Григорий тоже выскочил на площадку в домашних тапках. Затем громко хлопнула дверь.
— Ну вот, он ушел, — Маргарита повернулась к вжавшемуся в угол между стеной и шкафом Петьке. — Ремнем бил?
— Да-а, — всхлипнув, протянул мальчик, — с пряжкой.
Это и так видно было по ссадинам. Маргарита только вздохнула.
— Что же такого ты натворил? Вроде и не слышала я, чтобы папка твой так тебя наказывал. Раньше-то бил?
— Если двойка в четверти… или пожаловались в школе… ключ когда потерял… не так… и не пряжкой, и не делал я ничего-о-о, — мальчик снова начал всхлипывать. Полоски на ногах опухали всё сильнее и начали наливаться синевой.
— Пойдем, намажу тебе ссадины. А ты расскажешь, что натворил.
— Да ничего-о-о! — снова затянул Петька. — Я не знаю, где он! Не трогал, не видел даже!
— Да кто он-то? — спросила Маргарита, доставая из тумбочки мазь.
— Пистолет дедушкин! Я не брал, клянусь! — мальчишка вдруг снова разрыдался и начал повторять: — А папа не верит, не верит! А я не виноват!
— Так, подожди. Не реви, рассказывай толком. Какой такой пистолет? — она зачерпнула мазь и начала густо смазывать руки Петьки, пострадавшие больше всего — видимо, ими он закрывался от ремня.
— Дедушкин, наградной. В сейфе у папы лежал. А я знаю, как сейф этот открывается, да? Чего сразу я-то?! — сквозь слезы сбивчиво принялся рассказывать мальчик. — Я вообще вчера на катке весь день был! Пришел — уже и мама дома с Димкой, и папа! Когда бы я его взял? Ну когда? Не брал я! — лицо Петьки снова сморщилось, и стало понятно, что рыдал он не столько от боли, сколько от обиды за проявленную в его адрес несправедливость. И Маргарита сразу решила, что Петька не врет.
Она вспомнила, как говорит в таких случаях Гермес Аркадьевич, и приняла важный и серьезный вид.
— Выходит, — подражая сыщику, произнесла она, — из сейфа пропал наградной пистолет твоего деда? А отец считает, что его взял ты. А ты не брал? Так?
— Ну да… я сто раз говорил, что не брал, не видел. Нет, ну видел, но на той неделе — папа деньги из сейфа доставал, я попросил подержать. Он всегда разрешает! Патронов внутри нет. Ну и всё! Больше я не видел. И сейф не открывал, он же на замке!
— А какой замок у папиного сейфа? — Маргарита присела на стул и принялась за Петькины ноги.
— Колесико такое, с цифрами. Папа говорит, что я подсмотрел. А я не подсматривал!
— Колесико, значит… Хм… — задумалась Маргарита. — Я тебе сейчас чаю с пирожками дам. Ты посиди тут. А я пойду с папашей твоим побеседую.
— Угу, — Петька вытер нос тыльной стороной ладони, только размазав по лицу слезы и мазь, и потопал за ней на кухню. Усадив мальчика на табурет и положив ему на тарелку сразу четыре пирожка, Маргарита направилась к соседям.
Григорий открыл дверь сразу. Выглядел он весьма смущенно. Похоже, успел остыть.
— Ну что? Нашел свою пропажу? — строго спросила Маргарита. Такое среди ее знакомых встречалось часто: люди засунут куда-то важную вещь, переругаются, а потом находят и не знают, как друг другу в глаза смотреть. И вечно у них дети виноваты. И хоть бы один потом извинился. Да и Маргарита, чего греха таить, ругалась на сыновей, хотя виновата оказывалась сама. Но чтобы руку поднимать? Такого в ее семье не водилось.