По лестнице поднималась Жинетта, гибкая, точно кошка, старые деревянные ступени ни разу не скрипнули. Испуганная, она запыхалась, глаза сузились:
— За вами идут легавые. Уходите через чердак, затем налево, выберетесь на крышу скотобойни. Поторопитесь. И тише.
Лестница вела к люку, Жинетта открыла его. «Скорее!» — «Ты потрясающая, Жинетта!» Жюстиньен легко скользнул на чердак. За скосами крыши — бездна. Присев на корточки перед чердачным окошком, Жюстиньен надел плащ, затянул пояс, пригладил волосы. С высоты он мог увидеть лишь уголок порта, набережную Рив-Нев, а на другой стороне холм Богоматери. Крыша походила на крутой, почти отвесный берег, невозможно понять, узка она или широка.
Жюстиньен растянулся на ней, крепко уцепившись за гребень, от напряжения по мышцам пробегала дрожь. «Я не хочу сдохнуть, размазанный по асфальту, черт побери! У меня есть дела поважнее…» Подтянувшись, он добрался до сдвоенных каминных труб, где задержался на несколько секунд, не в состоянии ни о чем думать. «Задумаешься — сорвешься вниз…» Но он чувствовал, как его заполняет мысль, ясная, словно небо. «Дела поважнее, что-то грандиозное…» Перепрыгнуть на выступ соседней крыши, в метре от него, было нетрудно. Но дальше голова закружилась. Перед ним открывался путь по гребню, не более десяти сантиметров шириной, от которого два ржавых откоса почти вертикально отходили вниз — на верную гибель. Ползти на брюхе, как слизняк?
Стоя, прижавшись спиной к каменной кладке, балансируя руками, Жюстиньен отверг эту разумную мысль и сделал ногой движение, точно пробовал невидимую воду… «Ты пройдешь, Лоран, даже не сомневайся…» — он как будто услышал голос со стороны и ответил: «Я пройду». И побежал по узкому гребню, касаясь его лишь носками ботинок, опьяненный простором. Город был великолепен. Короткий спуск, во время которого он ободрал ногти, вывел его на третью крышу с террасой.
И тут Жюстиньен в отчаянии понял, что вместе того, чтобы двинуться налево, к скотобойне, он повернул направо. «Ты пройдешь, Лоран, ты прорвешься…» Прислушиваясь ко вновь зазвучавшему в голове голосу, он увидел, что терраса обитаема. На ней стоял зеленый домик балаганщиков, точно занесенный сюда ураганом; лестницы не было, наверное, вход на нее внутри, все это походило на ловушку, расставленную под открытым небом. Жюстиньен заглянул в окно домика; он увидел худую женщину в розовом кимоно с растрепанными волосами, которая сновала между печуркой и неубранной постелью. Оцепеневшими пальцами он легонько постучал в окошко и толкнул дверь. «Не бойтесь, мадам… Добрый день, мадам…» Женщина в кимоно отступила к грязной стене, увешанной открытками и фотографиями звезд. На узкой железной кровати валялось комом грязное белье. «Уф! — весело сказал Жюстиньен. — Неудобно заявляться к вам по водосточной трубе, но я вас не потревожу. Прошу прощения за беспокойство. За мной гонятся легавые… Как спуститься вниз, милая дама?»
— Ох и напугали же вы меня! — сказала девушка. Она была темноволоса, с нервной шеей, худыми плечами, упрямым лицом, довольно красивым и соблазнительным. Дерзкий взгляд, сразу видно — с характером, десять лет по барам и чужим постелям, без радости и без отвращения. — А если б здесь был мой парень, представляю себе его рожу!
— Я бы ему вежливо объяснил. Он должен понимать, ваш парень.
— Ну да.
Жюстиньен говорил веселым тоном. Девушка достала папиросу, он поднес ей огонек. «Черт, я не накрашена. Лестница здесь, вам лучше поторопиться». Она пристально разглядывала его, выпуская дым через ноздри. Убийца? Спекулянт? Налетчик? Голлист? В сущности, он мог быть кем угодно. Симпатичный.
— Дела? — спросила она неопределенно, ибо не следует задавать лишних вопросов.
— Война, — ответил Жюстиньен, — война против сволочей.
— Ну, вы крутой… Сюда.