…Около пяти часов один поляк предложил Ортиге помочь нести носилки с умершим. Они почти ничего не весили. Узники уложили тело в низком ангаре, где уже находился другой мертвец — очертания мученика, покрытого серой тканью. Ортига заботливо взял обеими руками похолодевшую голову Нихила, прежде чем опустить его останки на землю. Он ощутил, как под ладонями копошатся вши, плоть и кости были твердыми и хрупкими. Посмотрел по сторонам не видя, лицо застыло как маска. Воля, память, смерть, пустыня, что? Что это все? Поляк перекрестился, молитвенно сложил руки, молча застыл. Снаружи гнусавый голос прокричал:
— Эй, вы, там, поторопитесь, скоро перекличка!
Поляк прошептал:
— Прими Господь его душу…
— Нет души! Нет Бога! — яростно выдохнул Ортига. — Ничего нет!
И тогда только он разглядел поляка, высокого бородатого парня в лохмотьях, которые когда-то были мундиром. Белокурый. Рыжеватый. Молодой. На удивление здоровый. И без перехода, наклонившись к нему через тело Нихила, Ортига посмотрел поляку в глаза и твердым голосом спросил:
— Хочешь, бежим отсюда вместе?
Поляк молча кивнул.
XXVIII
Свобода дорогая
Семен Ардатов, проходя мимо стойки гостиницы, заметил собравшихся вокруг радио людей. Они застыли в ожидании, и казалось, будто вокруг них сгустился удушливый мрак. «Идите сюда, доктор, — сказала мадам Эмма, — послушайте новости…» Несколько лиц с неразличимыми чертами повернулось к нему, он почувствовал, что на него смотрят с мрачным, каким-то нездоровым любопытством. «В России война, — сказал кто-то невидимый, — Гитлер напал». Ардатов похолодел. На седьмом десятке лет эмоции угасают, вместо них подступает холод. Прислонившись к шкафчику для писем и ключей, он слушал, как механический голос сообщает о бомбардировках городов, нелепо коверкая их названия: Винница, Смоленск, Гомель, Витебск, Минск. Невозможно было представить себе какую-то связь между этим голосом и названиями и фонтанами дыма, огня и крови, ужасом, обрушившимся в этот час на мирные города с их старыми деревянными домами и палисадниками, где цвели высокие подсолнухи. И стройные девушки, которые шли по воду с коромыслами на плечах, внезапно замирали, вслушиваясь в заполнившие вселенную громовые раскаты и жуткое завывание невидимых моторов в небе… Неоновая радиолампа мигнула зеленоватым светом, и другой голос напевно произнес: «Радио-Лион передает музыкальную программу…»
Астматичный месье Жантоль назидательно-довольным тоном изрек:
— Не слишком-то торопились устроить большевикам хорошую взбучку… Я думаю, их разгромят за пять недель. Здорово Гитлер их обдурил. Он проводит политику на новый лад: дружески улыбаться и исподтишка нанести удар. Рейно или Даладье до такого бы не додумались.
Месье Гофрен, коммивояжер, возразил:
— Вы же одобряли его мирную политику на востоке, месье Жантоль, вы даже говорили, насколько мне помнится, как это гениально: никогда не вести войну на два фронта сразу…
— Он наплевал на англичан и правильно сделал. Он ждал своего часа, говорю вам. Когда с большевиками будет покончено, тогда и настанет настоящий мир.
Гофрен, казалось, весь погрузился в музыку Верди. «Та-та-та», — мурлыкал он сквозь пожелтевшие зубы. Месье Бирсо тихонько оглядел собравшихся и произнес, как будто ни к кому не обращаясь:
— Говорите что хотите, но русские всегда были хорошими солдатами, и степи, да, степи, их не так легко захватить, как наши северные департаменты. А степей у них столько! Если они только смогут продержаться до зимы, когда выпадет снег, то не хотел бы я оказаться в шинели фрица, это точно.
Демобилизованный, без работы, в разлуке с оставшейся в Кальвадосе семьей, Бирсо, естественно, видел все в черном свете. Чтобы разрядить обстановку, мадам Эмма предложила Ардатову высказать своемнение: «Доктор, выжезнаете Россию, что вы обэтом думаете? Месье — русский, бежавший от революции», — объяснила она собравшимся, которые могли этого не знать. И в этот момент над Семеном Ардатовым нависла угроза. Он знал, что уже сегодня Жантоль донесет на него сотрудникам префектуры, которые как раз составляют новые списки подозрительных; что вечером на стенах появятся объявления с приказом иностранцам русского происхождения явиться в полицию в течение суток и прочее; что он не смог бы ответить благоразумно ни на один вопрос; что в его глазах, быть может, заметят вспышку ненависти; да что там, он готов был высказать вещи, полные вызова, пусть это и бессмысленно, лишь бы не унижаться… Порой очень важно не унижаться, хотя бы не подавать вида. Бежать сегодня же, но куда? Сменить документы, но возможно ли это? Жантоль навострил уши.