Впереди высился холм, похожий на женский живот; справа, между двумя округлыми рощицами, виднелась колонна танков, медленно ползущая другой дорогой к перекрестку. «Они не собираются стрелять? Мы не попадем под обстрел?» Темные стеклянные шары лошадиных глаз не выражали больше ничего.
На вершине холма на фоне неба вырисовывались силуэты двух прелестных парижанок, одетых по последней моде. Они томно курили, шелковые шейные платки развевались на ветру. Девушки шутили с молодым солдатом: «Неужели вы не верите в любовь с первого взгляда? Значит, вы не современны…» Ветер отнес их слова за курган. Пара стариков толкала перед собой древнюю детскую коляску, в которой, откинувшись назад и открыв рот, казалось, спала совсем дряхлая старуха, не обращая внимания на мух, садившихся на ее пепельно-серые губы; ее ноги в грубых черных чулках нелепо свешивались по обе стороны жалкой тележки, исхудалые, как у мумии, руки прижимали к животу связанных курицу и петуха, которые сверкали глазками из-под красных век. «Мы из Эра, — сказали старики, — это наша бабушка». «Какая привязанность!» — прошептала Хильда. Ортига покачал головой: «Если только речь не идет о наследстве…»
— Так или иначе, — принял решение Ардатов, — мы их берем.
Он подозвал главу семьи, старика с усами, как у древнего галла. «Сколько вас? Мы вас подвезем. Забирайтесь!» Энергичная женщина лет пятидесяти и высокая плоская девица с лошадиной челюстью отделились от толпы. «Спасибо большое, — сказал мужчина, — мы оплатим вам бензин». Какие-то марокканцы помогли поднять детскую коляску, калеку, птиц, тюки. «Мы торгуем на рынках в Нормандии, — объяснил мужчина с галльскими усами. — И взяли с собой товар, без него что бы сталось с нами?»
Садовые тележки, которые волокли замученные жизнью лошади, каких можно увидеть в самом убогом бродячем цирке, везли невообразимое нагромождение людей и вещей. Велосипедисты, не имея возможности проехать, катили велосипеды рядом. Машины, накрытые сверху бельем, с багажниками, деформированными тюками, помятые после столкновений, вызывали зависть, обладание ими делало сильными и давало шанс на спасение. На лицах водителей читалась сердитая решимость, как будто пешеходы, велосипеды, тачки, разбитые подводы не имели такого же права на дорогу, на бегство; мощь мотора хорошей фирмы обыкновенно вселяла гордость и уверенность; но теперь эта привилегия уже не могла спасти от общей беды, а порой вызывала оскорбительные насмешки. Если мотор глох, крестьянин, ведущий под уздцы лошадей, предлагал господину важного вида, при орденах, который едва не плакал от бессильного гнева, самую невероятную сделку: «Я впрягу в вашу тачку моих двух одров, вы возьмете с собой мою жену и двух малышей, а когда ваш мотор починят, оставите их на том берегу Луары, в Шатийоне». — «Но я не собираюсь в Шатийон!» Господин разрывался между страхом оказаться на обочине дороги, по которой скоро покатятся бронетанковые дивизии, и комическим абсурдом предложения. Он яростно чесал ляжку — у некоторых беженцев, должно быть, полно блох. «Нужно облегчить машину, сбросьте за борт несколько тюков», — любезно предложил Ортига, ехавший мимо.