Людской поток устремился по освободившемуся пути. Длинная ярко-красная пожарная машина, над которой возвышались медные каски, авиационные шлемы, головы женщин и детей; крытый брезентом грузовик с жалобно поющими пехотинцами-марокканцами… Санитарные машины с красными крестами встроились в хвост конному эскадрону, который растянулся, пропуская легковушки… Могучие быки тянули кибитку, как у переселенцев на Диком Западе. Одинокий сержант, прибившийся к эскадрону, постоянно спрашивал, где его полк, странным образом затерявшийся в этом краю.
Поток разделялся на скрещении дорог, на площади перед церковью большого села, известного своей кухней, где в этот самый час зажиточные семьи, усевшись вокруг белой скатерти, вдали от шума и суеты, обсуждали последнее меню эпохи. Площади и улицы, поднимавшиеся или спускавшиеся по косогорам, со светлыми домиками под островерхими крышами, заполнились шумом, точно какая-то безумная ярмарка. Могучие лошади возчика из Армантьера, повинуясь тысячелетнему инстинкту, затрусили к фонтану на площади. Их хозяин, привстав на сиденье, опустил поводья и высматривал среди хаоса «форд» жены, чувствуя себя еще более обессиленным, чем животные. Худшее из несчастий — потерять своих — предстало перед ним со всей очевидностью. За церковью тянулась нескончаемая колонна отступающих войск, санитарные машины, броневики, транспорты интендантских служб. Лошади погрузили свои разгоряченные морды в желанную воду. Их хозяин после расспросов выяснил, что полковник приказал направить все стоявшие на паперти автомобили в сторону Ла-Бокет, по единственной свободной дороге. Но тогда «форд» поехал бы навстречу врагу, на линию огня, если только не свернул на проселочную дорогу в Сент и по ней не выбрался на департаментское шоссе у фермы Ла-Шатр — вам ясно? Да только по департаментскому шоссе уже не проехать, в двух лье от этой фермы вчера в четыре часа прямо на него упала бомба — как раз рядом с грузовиком мельника, который перевозил школьников, какая мясорубка, месье, бедные малыши!
Между утолившими жажду лошадьми и их охваченным паникой хозяином внезапно вклинился рассерженный жандарм: «Я вам повторяю, водопой за рынком! Вы что, оглохли? Хотите, чтобы я вам штраф выписал?» Эта громогласная угроза развеселила солдат: «Доблестный урядник! Не забудь и фрицам выписать штраф! Они по газонам ходят!» Офицер без фуражки схватил жандарма за плечо: «Найдите мне мэра. И освободите площадь, мне нужно разместить раненых при бомбежке!» Это оказалось невозможно, гужевые подводы только что заблокировали единственный выезд на департаментское шоссе; они встали рядом с танками между кафе «Перед отъездом» и булочной Лемера (хлеба в ней уже не было).
Между танками, приземистыми на фоне огромных гужевых телег, сновали велосипедисты в ярких рубашках, вздыбливая своих железных коней, да редкие драгуны N-ского полка. Высокие белокурые и загорелые парни из польского батальона, набившиеся в какой-то нелепый фургон, невозмутимо взирали на это бегство — они уже видели такое на Буге и Висле. Имея противотанковое оружие и ящик снарядов, они могли бы устроить фрицам приветственный салют и нанести им урон, пусть и небольшой. Поляки толкали друг друга под локоть, примечая хорошеньких девушек в толпе.
Ардатов, заглянув в шумное кафе, тут же вышел обратно. «Мориц, на Луаре ожидаются бои, поехали, ребята!» Над ровным гулом бегущих толп невозмутимо возвышалась прямоугольная колокольня церкви, над ее островерхой шиферной крышей отражал солнечные лучи галльский петух-флюгер; и ни облачка на июньском небе.
От холмов израненной Шампани, садов Нормандии, долин Боса, Иль-де-Франса, подернутого сухой голубоватой дымкой, пологих берегов Соммы, Сены и Марны, залитых кровью, к горам Оверни, к Провансу, еще проникнутому мирной жизнерадостностью, к суровым лесам Дордони, пустынным ландам, кафе Бордо, Тулузы, Марселя, вплоть до Пиренеев и голубой кромки Средиземного моря — дороги Франции превратились в людские потоки, которые устремлялись к возможному спасению, в неизвестность…