Становилось все более очевидным, что борьба за спасение страны уже давно перешла в борьбу за выживание и популярность Горбачева. Но неспособность его к решительным переменам не могла принести положительных результатов.
Шла сдача позиции за позицией. Причем это не была линия на переход к рынку. Даже в этом деле не хватало силы и мужества занять твердую линию и последовательно ее проводить. Велась какая-то сложная игра.
Понимание Горбачевым рыночных отношений достигалось непросто. В 1984–1985 годах он вообще не воспринимал эти слова, пугался их и всячески избегал.
Какие дискуссии тогда проходили, чтобы объяснить, что рынок, товарно-денежные отношения есть и при социализме, хотя рынок ограничен рамками жесткой командно-административной системы! Многочасовые и многодневные споры постепенно продвинули его в понимании многих экономических категорий, но происходило это в основном после соответствующих публикаций в печати, которая по таким вопросам выступала смелее.
Вообще-то вопросы экономики поначалу давались Михаилу Сергеевичу весьма трудно. Хотя надо отдать должное: он, быстро схватывая многие идеи, начинал оперировать ими так активно, что лишь по некоторым высказываниям можно было обнаружить отсутствие систематических знаний в политэкономии.
По образованию юрист, он никогда не работал по специальности, и вся его жизнь связана с организационно-партийной и сельскохозяйственной деятельностью. Работая на Ставрополье, Горбачев, видимо, неплохо знал сельское хозяйство, окончил заочное отделение сельскохозяйственного института. Перейдя в центральные органы, он поначалу довольно свободно оперировал понятиями на уровне края и лишь позже, но довольно быстро поднялся в понимании дела до масштабов страны, хотя быстрое перепрыгивание через ступеньки оставляло большие пробелы в его знаниях и опыте работы. Когда в 1982 году в ЦК пришел Андропов и начал привлекать Горбачева к активной работе в Политбюро, он стал заниматься более широким кругом вопросов. Но и здесь, как я заметил, основную ставку Михаил Сергеевич делал на публикации, считая слово своим главным делом, одним из важнейших методов работы.
Вообще на все возникающие вопросы жизни, даже очень сложные, он говорил:
— Надо написать статью или книгу. Садитесь, готовьте предложения.
Даже вернувшись из Фороса, Горбачев сказал на пресс-конференции, что во время отдыха писал статью, где затрагивал вопросы попытки переворота. Впрочем, ему это было нетрудно сделать и до отпуска.
Все, кто знал Горбачева довольно близко, видели его колебания, понимали безысходность положения. Страна стояла на грани развала, гражданской войны, разрухи, и оздоровительные меры были просто необходимы. Президента СССР все больше загоняли в угол руководители России, других республик, они диктовали ему условия, оказывали влияние на выбор им кадров. Незадолго до отъезда в отпуск Горбачев неожиданно спросил меня:
— Ты знаешь о моей встрече с. Ельциным и Назарбаевым? Они настаивают на том, что Крючкова и Язова надо убирать с должностей: не тянут больше старики.
Я удивился не столько самой встрече, о которой ничего не знал, сколько тому, что сказал Горбачев.
— Я слышал другое — будто вы обсуждаете вопрос о назначении Бакатина на пост председателя КГБ.
Он удивленно взглянул на меня и быстро заговорил:
— Ни Крючкова, ни Язова этим вождям я не отдам. Скорее вместе уйдем с постов…
Я понял, что Горбачева очень волновало, знает ли о его разговоре с Ельциным и Назарбаевым Крючков. И если нет, то он, видимо, надеялся, что при случае я могу передать Крючкову слова Горбачева о его решимости отвергнуть предложения Ельцина и Назарбаева. Но моя реплика о том, что Крючкову уже подготовлена замена, заставила Горбачева страстно убеждать меня, что «Володя ему больше, чем друг», и эти домыслы подброшены, чтобы рассорить его со своими соратниками. Был дан и адрес, по которому председателю КГБ следовало обратить гнев.
Лишь спустя два или три года я узнал от Крючкова, что он ничего не знал о содержании разговора Горбачева, Ельцина и Назарбаева, как и не знал вообще, что президент СССР плетет против него интриги.
Мое замечание о возможном назначении Бакатина на место Крючкова вызвало поток заверений генсека в лживости информации. Главным его аргументом было то, что Бакатин бездарно работал в МВД, восстановив против себя многих опытных работников, потерял авторитет среди избирателей, которые поняли, что стоит этот человек.
— Нет и нет. Выброси это из головы, — убеждал меня Горбачев.
И чем он был красноречивее, тем больше я убеждался, что попал в точку и дыма без огня не бывает.
16 августа у меня состоялся телефонный разговор с Горбачевым. Шла активная подготовка к подписанию нового Союзного договора. Несмотря на болезненное состояние, я практически каждый день вынужден был приезжать и следить за подготовкой набора текста договора. Требовалась соответствующая атрибутика: бумага, папки, футляры, чернильные приборы и ручки, древки флагов, которых предстояло установить свыше 50. И в это время позвонил Горбачев; на повышенных тонах, раздраженный, стал расспрашивать о совещании в Алма-Ате руководителей республик. Ответить что-либо вразумительное на это я не мог. Во-первых, потому, что сам не знал об этом совещании, а во-вторых, у него были члены Совета Безопасности и помощники, которые специально занимались подобными делами.
— Ты понимаешь, как это называется. Сепаратно, проигнорировав мнение президента СССР, местечковые лидеры решают государственные вопросы. Это заговор. Так не оставлю дело. Надо немедля принимать меры…
Самолет стал снижаться. Внизу проплывали серо-желтые убранные поля. Редкие сельские поселки, покрытые седой пылью крыши предприятий, дорога с вереницей автомобилей. Затем открылось море. Я увидел его впервые за последние 12 лет. Самолет зашел на посадку, вздрогнул от выпущенных шасси.
Впереди открылся аэродром с выстроившимися военными тяжелыми самолетами. Ту-154 коснулся полосы, взревели на реверсном ходу двигатели, и мы подрулили к аэровокзалу. Это был военный аэродром Бельбек недалеко от Севастополя. Подали трап, и все спустились на землю. Встречал ряд военных флотских и авиационных чинов. Они что-то доложили Варенникову, коротко, почти не глядя, поздоровались с нами. Мы прошли в здание аэровокзала. Это была новая постройка — красиво оформленное небольшое помещение с рядом боковых комнат и огромным залом для приемов прилетающих на отдых высоких гостей.
— Вот здесь принимали недавно Горбачева, — сказал сопровождавший нас офицер, — и республиканское руководство.
Был пятый час, и надо было спешить. Подрулили несколько «Волг» черного и светло-серого цвета. Сели и двинулись в сторону Севастополя и дальше к Форосу.
В Севастополе и Форосе я был последний раз в году 1963—1964-м. С тех пор не видел этих мест. И вот знакомая дорога. Скалистые горы с вырубленными в них нишами, где в годы войны были госпитали, склады, штабы. Погода стояла теплая, но солнца за плотной дымкой не было видно. И когда показалось море, то я не сразу различил, где начиналось небо и кончалась вода. Минут через 35 впереди в стороне моря показалась красная крыша строения.
Это и есть летняя резиденция президента СССР. С дороги свернули вправо и въехали на территорию. У ворот стояло несколько крепких парней охраны.
Подъехали к гостевому дому. Зашли в него. Двухэтажное здание, хорошо спланированное и основательно построенное. С просторным холлом, широкой лестницей, ведущей на второй этаж. Начальник 9-го управления КГБ Ю. С. Плеханов пошел доложить о нашем прибытии.
Однако в доме никого не было, или принимать нас не спешили. Лишь через полчаса мы прошли в холл дачи и стали ждать. Дача была огромной, на первом этаже слева и справа шли комнаты, широченная лестница вела на второй этаж. Здесь были просторные холлы, впереди с выходом к морю большой зал, затем личные апартаменты, столовая, зимний сад. Сделано все было добротно, под стать стоимости особняка, которая и по тем временам была огромна. Материалы использовали импортные, прежде мной невиданные. В общем Форосский замок являл собой «архитектурный шедевр» и побил, наверное, все рекорды по помпезности, стоимости и темпам строительства.