Наступила ночь. Порывы ветра становились все сильнее и сильнее, шел ливень с градом и снегом.
Нам пришлось еще убавить парусов, хотя мы уже взяли два рифа.
Следующий день был не лучше того. Несмотря на качку, после тридцати часов голода мы захотели есть. К несчастью, зажаренные несколько дней перед тем куски тюленя подмокли в холщовых мешках и так испортились от соленой воды, что при всем голоде было невозможно съесть кусочка, и пришлось весь запас выкинуть в море.
К шести часам ветер до того усилился и море стало так опасно, что нечего было думать продолжать идти форде-виндом. Волны, точно гигантские чудовища, с оглушительным шумом прыгали вокруг лодки и обдавали нас фосфорической пеной. Пришлось поставить лодку носом к ветру так, чтоб паруса не надувались, а разъяренные волны били в окованный железом нос. Мы этим только и спаслись, иначе наша лодка разбилась бы о волны.
С полчаса кидало нас так из стороны в сторону, вдруг подле нас точно выросла ужасная грозная волна; вот она запенилась, заклубилась, с ревом кинулась на лодку, завертела и перевернула нас несколько раз. Сквозь рев волн послышался пронзительный отчаянный крик трех несчастных. Нам казалось, что пришла наша последняя минута. И действительно, мы погибли бы, если б себя не привязали холщовыми передниками.
Волна с ревом кинулась на лодку и перевернула ее.
Вихрь пронесся, волна, как молния промчалась мимо и лодка наша от не сдвинувшегося с места балласта опять встала, как следует. Все мы чуть не задохнулись, но вдохнув опять свежий воздух, мало-помалу пришли в себя.
21 числа все та же непогода, все та же буря. Между двумя порывами сильных шквалов нам кое-как удалось натянуть паруса; мы немного двинулись вперед. Ночь была опять ужасная; между десятью и одиннадцатью часами опять набежал ураган и опять нас подхватила волна, кружила и переворачивала лодку; в эту ночь это повторилось два раза в каких-нибудь полчаса.
На четвертый день еще не окончились наши страдания. С нами не случилось ничего нового, но наше положение становилось все ужаснее. Платье насквозь промокало несколько раз и от соленой воды заскорузло. Жесткие складки резали нам тело, кроме того, мы страшно прозябли, устали и изнемогали от голода. Мы пили только воду и тем обманывали голод. Самое же большое наказание было то, что мы с тревожным ожиданием смотрели на северный горизонт, и все напрасно; сколько мы ни надеялись вдали увидеть признаки земли, перед нами расстилалось необозримое пространство бушующих, пенящихся волн.
Несмотря на все несчастья, я продолжал вести свой дневник. Я взял с собой несколько листов бумаги, сложенных в самый маленький формат и кусочек карандаша. Я писал свои заметки о состоянии погоды и обозначал направление, которое удавалось проплыть днем, в те редкие минуты, когда переставал дождь. Ночью я для этого зажигал лампу в трюме, но ее свет при ветре был не верен и, к тому же, ее беспрестанно задувало.
На пятый день, утром, вдали показалась черная полоска земли. Островок Стюарт, самый крошечный и самый южный из всего архипелага Новой Зеландии, был перед нами всего на несколько миль. Мы до того устали и упали духом, что, увидя землю, обрадовались, но радость эта пробежала, точно молния, и тотчас исчезла. Ветер совсем стих, мы не двигались вперед, и разбушевавшееся море не унималось и кидало нас из стороны в сторону без всякого направления. Конечно, у нас были весла, но к чему они служили, ни у кого из нас не хватало силы грести. Мы с ужасом видели, что нас относит в открытое море, и что мы готовы погибнуть каждую минуту и это тогда, когда мы уже так близки к спасению.
На наше счастье, к вечеру подул легкий ветер с юга. Не теряя ни минуты, мы распустили паруса и подошли к острову, но в темноте не было возможности пристать к берегу, и нам пришлось еще одну ночь, пятую, провести на море.
Утром мы употребляли всевозможные старания и хитрости, чтобы парус натянулся и хоть сколько-нибудь двинуться вперед, и вот в одиннадцать часов утра мы вошли в Гавань Адвентюр (Port Adventure). Эго было 24 июля 1865 г.
Сначала кругом себя мы ничего не видели, кроме пустынных берегов, нигде никакого признака человеческого жилья. Волны входили в гавань и, набежав на берег, с шумом возвращались назад; пришлось лавировать. Мы подвигались очень медленно, и то с большими затруднениями; руки у нас до того вспухли и растрескались от холода и морской воды, что мы с трудом и со страшной острой болью притягивали и перекидывали парусные веревки. К тому же мы слишком истощились, чтоб продолжать лавирование. Еще несколько часов, и нам оставалось только лечь на палубу лодки и умирать.