Третья новость — пропал отрок княжича, Бегуня. Как сгинул! Вроде лег спать, а на утро — нет на печи. И к палатам княжеским, как договорено, не явился. Дидомысл почуял недоброе, отрядил дружинников искать мальчишку, да пока — без толку.
Иггельд попробовал снадобья. Понимая, что смерть близка, наскоро отварил опасное. Княжич снадобье выпил, не поморщился даже. Глаза чуть затуманились от макового сока, сердце забилось чаще — белена, малой толикой взятая, подействовала. И еще десять трав, из них половина — заморских. Раскраснелся юноша, позабыл о смерти, привстал, с отцом заговорил о том, о сем. Дидомысл — к Иггельду, мол, снадобья твои получше треб волхвовских! Но Иггельд только вздохнул, да объяснил, что ненадолго это. Пользуясь моментом просветления у Гориполка, попытался вновь втолковать юноше, что никакого колдовства над ним не сотворено, просто слова, коих он перепугался, а теперь — сам себя и убивает. Надо просто не думать о смерти, о проклятии, помечтать о чем-нибудь другом! Дидомысл, схватив мысль лекаря на лету, велел кликнуть девок, ведь всегда был охоч Гориполк до сладких утех. Хорошо началось, да плохо все кончилось — не пришла к парню сила мужская, обломился, да совсем сник. И то — третьи сутки пошли, последние, злым колдуном отпущенные!
Неожиданно Иггельд обнаружил рядом Младояра. Отрок потянул лекаря за рукав.
— Ну, слава Небу, хоть ты нашелся! — лекарь отвел воспитанника в сторону, — Где пропадал?
— Я думал, — ответил подросток, — и придумал.
— Что придумал? — спросил Иггельд, и, не дождавшись ответа, начал сам, — Уже знаешь, что Белого Ведуна не поймали? И что Бегуня пропал?
— Сам же говорил, что колдун может сейчас под лавкой прятаться, прямо здесь… Слушай, наставник, я вот вспоминал разное, слышанное и читанное, у меня цепочка и сложилась.
— Давай, выкладывай!
— Рассказывал один целитель, как начинал без наставника. Очень хотел помочь любимой женщине, еще мало чего в науке лекарской понимая. Произнес заклятие, то, что называлось «взять болезнь на себя». После чего сам тяжело заболел, его долго лечили, с трудом вылечили. А потом, ведуном став, он горько о том жалел, под старость мог чужую болезнь забрать, да сам здоровым остаться.
— Все эти «взятие болезни на себя» — одни слова, — махнул рукой Иггельд, — коли поверит больной, поможет. Но ты и мед, на саже замешав, можешь хворому дать, приговаривая, что лекарство то аж со Святых Гор, на вес злата куплено. И — поможет, ручаюсь, лишь бы сказано было внушительно!
— Да я и без тебя понимаю, — чуть ли не в подражании наставнику, замахал руками Младояр, потом спохватился, — ну не без тебя, но уже тобой раньше научен, — поправился княжич, — заболел тот лекарь молодой от того, что сам себя убедил — мол, забрал болезнь! А под старость бывалый стал, на него уже такие слова не действовали…
— Да, именно так, — подтвердил лекарь, — но чем поможет твой рассказ Гориполку?
— А тем! — Младояр аж побагровел от злости, — Это для тебя, да для меня — слова просто слова, а для Гориполка — слово может стать Словом! Даже мое! — выкрикнул подросток напоследок.
— Какое слово? Если уж и мои не действуют, а у ведуна для болящего каждое слово — что лекарство…
— Вот возьму и скажу брату, что забираю его проклятие на себя!
— Как? — не понял Иггельд, — Ты хочешь тоже заболеть?
— Да мне все эти проклятия — как с гуся вода! А Гориполк ослобонится…
Иггельд, наконец, понял. Клин клином вышибают. Слова жрецов, требы, обряды — силы не имели, потому — пытались проклятие снять. А юный княжич иное задумал — заклятие не снимать, а перенести на другого. И ведь поверит Гориполк! Точно — поверит. Если поверит — выздоровеет. Сколько сказок, преданий о том, как чужую смерть забирали жены да матери, любимых спасая. А братья-близнецы одну смерть на двоих разделили, но в яви, но в нави через день живя. Но то сказка. А тут — явь. Дельно придумал княжич.
— Надо только не просто сказать о том Гориполку, а обряд, как заведено, провести, — уже вслух продолжил размышлять старый ведун, — давно таких треб не проводили, но не страшно, у жрецов ничего не пропадает, не забывается. Одно только…
— Что?
— Почему ты?
— Я?
— Лучше я на себя возьму, — решил Иггельд.
— Ты — не родня Гориполку, не жена, не мать, не поверит он в действенность, — начал горячо убеждать Младояр, — а я — брат, меньший брат, мне по роду написано старшему помочь, даже жизнь отдать…
— Ты это брось!
— Да я не о том, что мне чего будет, а о том, чтобы с Гориполка тяжесть снять. Ну, подумай сам, если ты, Иггельд, человек чужой, или я, родич — разница есть? Когда все поверят? Ведь не только в брате дело, он сперва тоже от проклятия отмахнулся, а вот как начал в деревеньке народец его убеждать, что все от заклятий Белого Ведуна помирают, как посмотрели на брата жалостливо, что на покойника — так Гориполк и сник, захворал. Надо, чтобы не только брат поверил, пусть бы весь народ начал меня, маленького, бедненького, несчастненького, жалеть, о моей судьбе плакать — вот тогда брат и поправится!
— В твоих словах кое-что есть. Даже очень много чего есть. Конечно же, все смотрят на Гориполка, как на обреченного, от того ему еще хуже…
— А раз я прав, пошли к отцу!
— Подожди, дай разобраться… — Иггельд немного растерялся, он не привык к такому напору со стороны воспитанника.
— Некогда ждать. Придумали — надо делать!
— А ежели князь спросит…
— На ходу сообразишь!
Младояр, схватив наставника за рукав, потащил назад в палаты. Князь, сидевший в полном прострации у постели сына, гневно поднял брови на такую, не к месту, суету.
— Млад дело удумал, — просто сказал Иггельд, — Гориполка это излечит.
— Излечит? — до отчаявшегося отца таковая весть дошла с трудом, — Говори!
— Меньший брат заберет проклятие старшего на себя. Проведем обряд…
— Как это? — растерялся князь.
— Есть такое, точно есть, хоть и редко делается, — пытался убедить князя ведун, — близкий родственник, или человек любящий, они могут забрать и проклятие, и для самой Смерти себя в подмену предложить…
— Ты что?! Хочешь, пусть бы у меня умер не один сын, а два?! — вскричал Дидомысл.